Глеб стоял посреди ада Сектора Омега. Его дорогая куртка была порвана, лицо покрыто сажей и брызгами золотистой жидкости. Но это было не главное. В его глазах бушевала война. Белый холодный свет «Протокола Стержень» яростно боролся с живым, человеческим огнем – яростью, болью, осознанием. Вирус Арка-Веи, ударивший по Ядру, пробил и последние слои подавления в его собственном разуме. Он видел все. Уничтожение Веи. Годы служения кошмару. Кровь на своих руках – Брута, Леры (как он думал), тысяч других. Он смотрел на безумцев из Улья, бьющихся в конвульсиях, и узнавал в них коллег, друзей, которых Синедрион тоже «переписал», подключил.
«НЕТ!» – Рев, вырвавшийся из его груди, был настолько мощным, что заглушил грохот рушащихся конструкций рядом. Это был не рев машины. Это был крик человека, проснувшегося в аду и увидевшего весь ужас содеянного. Белый свет в его глазах погас, сменившись безумным, кроваво-красным блеском чистейшей ненависти. Не к Арку. К Синедриону. К тем, кто сделал его орудием. К тем, кто сидел в своих башнях, пока он убивал.
Он рванулся не к Шахте Переноса (к Арку и Ядру), а вверх. К Центру Управления Департамента Системной Целостности. Туда, где отдавали приказы. Туда, где создали «Протокол Стержень». Его движение было не плавным и эффективным, как раньше. Оно было яростным, разрушительным, как таран. Он не обходил препятствия – он ломился сквозь них, его руки, все еще способные излучать разрушительную энергию, превращали двери и стены в шлак. Он шел, оставляя за собой путь из разрушения и трупов Корректоров, пытавшихся его остановить. Он стал оружием, направленным против своих создателей. Его искупление началось с мести.
Арк не умер. Он не потерял сознание. Он расширился. Его разум, все еще соединенный проводами с бьющейся в агонии плотью Ядра, был выброшен вихрем боли и данных прямо в то самое голубое пламя в центре. Мир рухнул, и родился новый. Он плыл/летел/падал сквозь бесконечность чистого, холодного сияния. Здесь не было боли Ядра. Здесь была… тишина. Бескрайняя, глубокая, древняя. И знание. Океаны знания о структуре реальности, о нейронных сетях, о природе сознания. И печаль. Бесконечная, как сама вселенная, печаль.
– Вея? – его мысль эхом разнеслась в сияющей пустоте. Ответа не было. Только память о ее последнем поцелуе, о растворении. Глубокая, сжимающая сердце пустота.