К окончанию университета я уже мог самостоятельно сделать аппендэктомию, ведь я дежурил в больнице неделями. Мой наставник, Борис Иванович Кононов, взрастил меня из санитара в неплохого молодого хирурга. Я поведал ему свою историю, а он тогда сказал мне “Эх ты, Димка, разве ж это любовь? Но что уж теперь?”. Я видел в нем не только наставника, но и отца. И он действительно помогал: делился благодарностями от пациентов, устроил врачом-стажером, когда я толком еще ничего из себя не представлял, но он всегда хлопал меня по плечу перед сложной операцией и говорил “Не дрейфь, прорвемся”.
Ира тогда ушла в себя и Никиту, она старалась. Никита был болезненным ребенком, поэтому каждая попытка устроить его в детский сад заканчивалась антибиотиками и капельницами. Так она продержалась до его трех лет, параллельно учась на заочке психологии. Ирония в том, что она начала это дело, потому что сама была в депрессии. Это я понял относительно недавно. Она даже в этом спасала сама себя, моя сильная девочка.
После – Никита пошел в сад, а Ира начала практику и, надо сказать, у нее отлично получалось. Она специализировалась на послеродовой депрессии. Как говорится, со своего опыта говорить гораздо проще. И народ пошел. Через пару лет очередь к ней на консультации была на месяцы вперед. Она смогла, выстояла. А я? А я не смог. На тот момент я уже трахнул если не каждую, то почти каждую медсестру в нашем отделении. Мы отдалились и почти не виделись с ней. И казалось бы, вот она жизнь, к которой мы шли! Смотри, у нас есть деньги, квартира, маленькая, но своя. Вот наш сын, он одет, обут, накормлен. Что еще надо? Давай жить! Но момент упущен, мы потеряли друг друга. Та маленькая пятнадцатилетняя темноволосая девочка превратилась в рыжую суку, которую почти сломали жизнь и я.
Заходя в квартиру после очередных суток, я застал ее одетой с чемоданом в руках.
– Уезжаешь в командировку? – спросил я тогда, прекрасно понимая, куда она собралась.
– Нет, Дим. Я ухожу, вместе с Никитой. Я подала на развод, препятствовать твоему общению с сыном не буду, но будь добр, не проеби и его, пожалуйста, – она вытерла наманикюренным пальцем выступившую слезу в уголке глаза и слабо улыбнулась. Я увидел в ней ту Иру, которую я когда-то полюбил, и мне стало так поршиво, как я мог? Как я мог с ней сотворить такое? Она поцеловала меня в щеку и ушла, хлопнув дверью.