Это прозвучало не как афоризм, а как вывод, подтверждённый опытом. Без напора и претензий на аплодисменты – просто как не требующая доказательств аксиома. Анисимов слегка улыбнулся, дёрнул плечом, будто хотел добавить что—то ещё, но передумал. Он задумчиво покачал головой – не от несогласия, а словно вспоминая старый спор, в котором когда—то справедливо проиграл.
Пока они стояли в этом неподвижном диалоге, словно два символа на гобелене, за их спинами сцену уже освещал тонкий тёплый свет. Софья подошла к её краю. Под прожекторами кожа казалась бледнее, волосы – темнее, глаза – глубже.
Она остановилась не резко, а будто замедлилась сама по себе, как вода перед тем, как пролиться. Рука автоматически поправила прядь у виска – жест получился неуверенным, словно она сделала это по памяти, а не из необходимости. Брови едва нахмурились, дыхание слегка сбилось – незаметно, но достаточно, чтобы тонкая цепочка на шее дрогнула.
Из—за бликов люстр зал начал терять чёткость, словно кто—то распылил лак поверх изображения. Люди стали менее различимы, слова – тише, взгляды – размытее. Всё вокруг будто выгорело до контура, оставив только сцену и узкую линию света, отделяющую Софью от остальных.
Вениамин посмотрел в её сторону. Его глаза мгновенно изменились – не тревожно, но так, словно через них пробежал тонкий электрический ток. Он не двинулся с места, но было ясно: он видел.
Софья перехватила его взгляд. Не испугалась, не отвела глаз. Лишь едва заметно улыбнулась – не широкой улыбкой, а лёгким намёком, который мог означать: «Да. Я здесь. Всё идёт, как нужно». Или: «Пока держусь». Или: «Прости».
Павел стоял у колонны с противоположной стороны зала. Он не приближался и не отступал. Руки были опущены, но плечи напряжены. На лице – сдержанность, в глазах – боль, замаскированная под наблюдение. Он смотрел не на происходящее, а на расстояние между ними. В этом взгляде не было удивления или сочувствия, только ревность и что—то резкое, тяжёлое – инстинкт, не находящий выхода.
Сцена была невысокой, всего несколько ступеней, но сейчас походила на подъём – не физический, а психологический, будто шаг, совершаемый не ногами, а всем существом. Софья подошла к краю и на мгновение застыла, словно прислушиваясь к тишине зала, прежде чем окончательно её нарушить.