– Что ты здесь делаешь, Игорь? – спросил он тихо и резко, с металлической остротой, заставив воздух дрожать.
Эти слова прозвучали не как вопрос, а как выстрел. Ни у кого не осталось сомнений – это обвинение, приговор, вынесенный прежде следствия.
Игорь не отступил. Он стоял напротив, глядя прямо, точно единственное, что удерживало его в вертикальном положении – это взгляд. Его тело незаметно дрожало, но в этой дрожи не было страха. В ней смешались ярость и боль, сдерживаемые из последних сил.
– Пустите меня к ней, – голос сорвался, став хриплым, первобытным. – Я должен её видеть.
Никто не ответил: ни гости, ни охрана, ни те, кто стоял рядом. Тишину нарушил лишь глухой голос Вениамина Степановича:
– Её уже увезли.
Эти слова ударили Игоря, как боец бьет в грудь. Плечи осели, пальцы разжались. Он сделал шаг назад – неуверенный, будто под ногами исчезла земля. Но тут же остановился и поднял голову. Его лицо изменилось: паника ушла, осталось только спокойствие и решимость.
Профессор пристально посмотрел на него снова – с холодной, жёсткой настойчивостью. Голос прозвучал ещё тише, почти без интонации, но в его ровности ощущалось железо:
– Я спросил, что ты здесь делаешь, – процедил он сквозь зубы так, что задрожал воздух.
Глаза Игоря прояснились. Он посмотрел прямо в лицо профессору: спокойно, без угрозы, без мольбы. Этот взгляд был как щит без солдата: ничего не защищал, но ясно показывал, что его появление здесь не случайно.
– Я пришёл, – сказал он, – потому что мы с Софьей были любовниками и собирались пожениться.
Фраза прозвучала просто, без надрыва и пафоса, как констатация, как ключ в замок чужой лжи.
– Мы были вместе, и я имею право знать.
Эти слова повисли в воздухе, сгустившись, словно перед грозой. Кто—то в дальнем углу ахнул, будто случайно вдохнул раскалённый воздух. Кто—то резко отвёл взгляд, оказавшись свидетелем сцены, не предназначенной чужим глазам.
Павел шагнул в сторону, инстинктивно ища опору в стене. Оксана застыла, сжав руки в кулаки до боли. Родион хмыкнул почти беззвучно, но так, что воздух в зале стал тяжелее.
Профессор не двинулся, лишь едва заметно дрогнули веки – это уловил только Игорь.
Молчание сгустилось, превратившись в плотину. Казалось, одно слово – и она треснет. Но никто не решился нарушить тишину.