Ты бы, конечно, злился. Кричал бы: «Я не схема!» А он бы терпеливо поднял бровь, подвинул к тебе ещё один манускрипт и добавил: «Но ты – часть природы. А природа структурирована. Следовательно, и ты подчиняешься структуре».
Ты, Альбер, хотел кричать в бездну. А Аристотель строил лестницу к небу. Из логики, из понятий, из связей. Всё, что ему нужно, – порядок. Да, возможно, без любви. Без Бога. Но с этикой, политикой, риторикой и метафизикой в одном флаконе. Его универсум – это энциклопедия бытия. И там есть всё. Кроме тишины.
Аристотель не боится абсурда, потому что в его модели для абсурда нет ячейки. Если не можешь объяснить – значит, просто не нашёл правильной причины. Их, к слову, четыре. Он тебе их пришлёт в приложении к письму.
Ты говорил, что хочешь понять, стоит ли жить. А он бы ответил: жить – это актуализация потенций. Ты – это то, что ещё не случилось, но может. И потому жить стоит. Потому что движение – это благо. А благо – это то, что движет.
Аристотель не стал бы спорить с тобой о Боге. Он бы назвал его «неподвижным двигателем». Не личностью, не отцом, не утешением. А необходимым условием для объяснения движения без бесконечного регресса. Бог Аристотеля не слушает молитв. Он – причина. И, как любая причина, он не нуждается в сочувствии. Он – элегантен. Он – незаменим. Он – скучен.
Ты бы, Альбер, почувствовал к нему уважение. А потом – усталость. Потому что в этой системе, где всё объяснено, не остаётся места для того, что по-настоящему волнует. Для твоего вопроса. Для боли. Для ужаса. Для одиночества. Потому что одиночество у Аристотеля – это просто отсутствие общения, а не бездонность экзистенции.
Ты бы ушёл. И даже не хлопнул дверью. Потому что в доме Аристотеля всё так ровно, что двери не хлопают. Они мягко закрываются – и вписываются в систему.
И всё же ты бы запомнил его письмо. Потому что в нём – покой. Не как утешение. А как механика. Всё объяснено. Всё связано. Всё функция. Даже ты.
Лис и Тот, кто плакал, обнимая Бога
Августин. Письмо от него – это не философия. Это плач. Горячий, как лоб в болезни. Строки его текут, как слёзы по пергаменту, пахнущие ладаном, пеплом и тоской. Это не аргументы – это исповедь. Это не система – это крик, обращённый внутрь и вверх одновременно. Не к тебе. К Богу. Но ты читаешь – и узнаёшь в себе адресата.