– Точно?
– Да, точно тебе говорю. Я Тиму с первого класса знаю, он всегда оптимистично смотрит на вещи. Я тебе говорю сегодня ничего не починят, – вместо слов Саня перешёл к главному аргументы, потянувшись к рюкзаку, – Лучше смотри, что я принёс.
– Игровые? – с сомнением произнёс коллега, поглядев на беспроводные наушники, – У нас в магазине лучше продаются. Давай их возьмём.
– Ага, а зарядка? Ты вот вспомнил вчера, что нужно бы и наушники прихватить домой зарядить.
– Блин!
– Так что довольствуйся этими. Всё лучше, чем если бы мы врубили звук как вчера. Помнишь, что вчера было? Аня прибежала, как безумная, сказала начальству доложит, что мы тут прохлаждаемся. Так что сидим тихо и не выпендриваемся.
– Эх, давай сюда. А переучёт и правда на завтра оставим. Всю ночь думал об этой треклятой миссии, сегодня не пройдём опять всю ночь будет сниться.
В ушах коллег зазвенел рокот, раскат, стрельба, смешавшие реальность с вымыслом. Пока другие занимались важными вещами: разбирали холодильники в поте лица, в этом магазине не делалось ничего путного. Сражения, отражавшиеся в глубинах витрин, подсказывали, что до конца времён, скрежет и гул игр будет замещать необходимость думать и жить. Нет в вехах времени объяснений сложившемуся механизму, нет в вымысле правды, а значит завтра будет по-прежнему, ни хорошо и ни плохо. Всё будет по-прежнему, сойки-пересмешницы будут смеяться, лучи солнца заигрывать с тенью, двое людей без особых стремлений проживать день не в скуке земных отвлечений, а в играх, разврате умов, а не тел.
***
По-хорошему хорошие люди должны быть счастливы, плохие несчастны. В вехах веков слагается истина, но истину должно быть забыли прописать, а поэтому она и не истина вовсе. Павел, расставшись с друзьями сразу же пошёл наверх, преодолел два этажа без лифта, чтобы упаковать товар и подготовить к отправке через транспортную компанию. Ему было не спокойно, когда он проходил через гнетущие тёмные пролёты без окон, подсвечивая фонариком на телефоне ступеньки. Он тихо спрашивал себя до какой поры ему предстоит играть в великого человека. Его несчастье, если оно и было таковым, не виделось ему однозначным. Он ничего не боялся, ни от чего не страдал. Само слово «несчастье» казалось ему абсолютно странным. Что делает человека несчастным он не признавал, и своё несчастье не искал, да и счастье не искал тоже.