28 августа 1667 г. Ивлин присутствует при вручении верительных грамот посланником русского двора М. Н. Головниным. Его бесит (по сравнению с другими послами) нежелание посланника говорить по-французски и по-английски, ему переводит немец-толмач. Это чуть ли не единственная причина враждебности, которую Ивлин признает. Он с нежностью и почтением пишет про других послов, даже «дикарских», если они стараются правильно говорить на официальных языках. А отказ русских от конформности трактует как дикарское высокомерие. «Вечером была аудиенция русского посланника в приемной Королевы, его ввели с большой пышностью, стража из солдат, пенсионеров и внутренних стражников в полной форме. Верительные грамоты его внесли завернутыми в отрез шелка слуги в богато отделанных жемчугом камзолах. Он говорил свою речь на русском языке, совершенно неподвижный, ни жеста, ни движения тела, и его слова одновременно громко переводил немец на хороший английский язык: половина, правда, состояла в перечислении титулов Царя, весьма возвышенным восточным стилем, а суть прочего была в том, что он послан только увидеться с Королем и Королевой и узнать, как у них дела, – и всё это очень высокопарным языком с множеством комплиментов. Потом они поцеловали руки Их величеств и ушли так же, как пришли. Но их подлинная цель была занять денег». Ну не совсем, но и денег тоже, тут Ивлин отчасти прав. Главная цель посольства была все же в получении поддержки против Швеции в завоевании Балтики.
А 24 ноября 1681 г. Ивлин присутствует уже при представлении посольства П.А Потемкина, о котором пишет довольно раздраженно. «Я был на аудиенции русского посла у Их величеств в Банкетном доме. Подарки внесли сначала, это сделали их слуги, выстроившиеся в две колонны перед возвышением с престолом, и там были гобелены (одна серия, без сомнения, куплена во Франции, мне знакома материя, просто этот посол проезжал там по пути из Испании), большой персидский ковер, собольи и горностаевые меха и т. д., но ничего, что сравнилось бы по великолепию с антуражем того посла, что приезжал вскоре после Реставрации Его величества. Этот теперешний посол был крайне оскорблен тем, что его карете не разрешили въехать во двор, и он успокоился, только когда ему объяснили, что это не дозволяется никому из королевских послов, однако он потребовал письменного свидетельства, подписанного рукой сэра Чарльза Коттерела, Церемониймейстера, опасаясь, как я полагаю, чем-либо нанести оскорбление своему Господину в случае нарушения хотя бы одного положения протокола. Говорят, что он [царь] приговорил своего сына к обезглавливанию за то, что он сбрил бороду и переоделся на французский манер, будучи в Париже, и он бы казнил его, не вмешайся французский король – впрочем, это не подтверждено». Слух абсурдный, но отражающий общие настроения. Впрочем, грань между слухом и правдой тонка, пройдут 37 лет, и этот сын, император Петр, казнит своего сына Алексея как раз примерно за это, с некоторыми усложнениями и допущениями.