Так мы трудились практически до двух часов дня, и, по моему мнению, достаточно тщательно проверили все места, где теоретически возможно было что-то спрятать. Общий итог был, в общем-то, неутешительный. Кроме небольшой кучки бытового железного лома, да обронённой ключницы, ничего интересного найдено не было. И по выражению лиц моих спутников было понятно, что они смирились с неудачей и не ждут от меня никаких сенсаций. Поэтому, закончив чисто формальную проверку последней, отмеченной парой веток, полянки, я подозвал Михаила и принялся освобождаться от изрядно намявшего спину магнитометра.
В принципе можно было собираться и уезжать, но погода была прекрасной, и перед тем, как разжечь обеденный костёр, Говоров вызвался проводить нас к ручью, где мы смогли бы немного освежиться. Путь оказался неожиданно длинным. Выйдя из окружавшего территорию усадьбы леса, мы пересекли довольно широкий луг, после чего вошли в давно заброшенный и одичавший яблоневый сад.
– Читал, что когда барыня отправлялась прогуляться в свой сад, – рассказывал по дороге Зацаринный, – то перед ней раскатывали ковровую дорожку!
– Красиво жить не запретишь, – равнодушным тоном поддержал разговор Михаил, – но как-то далеко они свой сад-то разбили. Тут ведь чуть не полкилометра будет. Надо полагать, дворовые девки не слишком одобряли причуду своей госпожи. Тут замучаешься дорожки расстилать, а потом убирать. И вообще, могла бы и просто в ботинках прогуляться, небось, ног бы себе не намяла!
Я слушал брюзжание своего друга вполуха, но что-то в его словах неприятно царапнуло мой слух. Было понятно, что он только что сказал нечто важное, но что именно и почему важное, было непонятно. Тем временем мы прошли мимо рядов старых, изувеченных временем и заброшенностью яблоневых деревьев и принялись спускаться в неглубокую лощинку. Обещанный Павлом ручей оказался совсем мелким и нешироким. Преодолеть его можно было простым шагом, даже без прыжка. Песчаное дно его украшали длинные желтоватые водоросли, слабо колышущиеся под воздействием вялотекущих вод.
Присев на корточки я погрузил ладони в прохладную жидкость и с удовольствием плеснул несколько пригоршней на взмокшее от длительной ходьбы лицо. Потом не удержался и выпил несколько глотков удивительно сладкой (не чета московской горечи) водицы. Встал, хотел что-то сказать своим спутникам и только тут до меня дошёл сокровенный смысл произнесённой Михаилом фразы. Вернее будет сказать не смысл, он был тривиален, а вывод, который можно было из неё сделать.