– Куда?
– На большой общественный бал, что состоится в следующий четверг. Бал прессы, один из самых шикарных балов масленицы. Уж там-то увидите тьму военных. Да… это будет лучше всего, – пробормотал он, вдруг задумавшись. – Увидите военных во всём их блеске, – и про себя добавил, – лекарство не хуже прочих.
– Разве вы можете пойти на такой бал?
– Почему нет? Что вас удивляет?
– Но ведь посещение роскошных балов как-то не согласуется с взглядами, которые вы только что высказали…
– Мне нередко приходится идти против своих взглядов, – угрюмо возразил Хорт. – Вы думаете, с моими взглядами согласуется работать на герра Эльснера, чтобы он стал ещё богаче? Зачем я это делаю? Затем, что мне надо на что-то жить, а другого выбора у меня нет при нынешнем раскладе.
И он бросил презрительный взгляд вокруг себя на унылую комнату, столь скупо освещённую керосиновой лампой, что углы её тонули во мраке, и так скудно отапливаемую железной печуркой, что ноги Миллара уже начали ныть от холода.
– Конечно, приходиться склониться перед необходимостью, – упрямо вернулся к своей мысли Миллар. – Однако, что до простого удовольствия…
И снова Хорт прервал его.
– Что до простых удовольствий, от них я вовсе не собираюсь отказываться.
Его раздражённый тон показал, что замечание Миллара его по какой-то причине задело.
Так жаждал Миллар начать своё исследование, что четверга он ждал с большим нетерпением, чем, вероятно, сотни молоденьких девушек, что готовили наряды к большому балу прессы в предвкушении невиданных удовольствий. Каждая группа военных, которую он замечал на улицах, каждый звук военной музыки, донёсшейся до него, оживляли в нём его детские впечатления, бережно сохранявшиеся в закоулках памяти, и усиливали его нетерпение воскресить их наяву.
Когда настал долгожданный вечер, он и Хорт были среди первых гостей, что сдали свои пальто в гардеробе. «Никто не приходит раньше одиннадцати», – сначала возражал Хорт, но всё же уступил, особо не сопротивляясь.
Несмотря на поглощённость своими мыслями, Миллар, переступая порог великолепно освещённого и почти пустого в тот момент зала, с невольным удивлением взглянул на своего сопровождающего. В этом безупречно одетом, благовоспитанном человеке трудно было признать инженера, вечно в дурном настроении и потрёпанной одежде, к виду которого он привык на фабрике, ещё того менее, владельца прорванного рыжего дивана, радикала, чьи взгляды недавно так испугали его. Дурное настроение инженера, казалось, испарилось под влиянием праздничной окружающей обстановки, или, может быть, какого-то приятного ожидания, отразившегося на его лице и смягчившего обычно мрачное выражение.