Он помнил тот день, когда его мир рухнул. Вспышки камер, шум восхищённых голосов, обещания славы. И её глаза. Глаза Анны, в которых тогда он видел только любовь и веру. Глаза, которые несли в себе нечто иное – предвестник неминуемой катастрофы. А потом – её слова, хлёсткие, как удар бича, превратившие его талант, его будущее, его самоё существование в прах. Она продала его. Продала за деньги, за власть, за место, которое должно было принадлежать ему.
С тех пор он умер для мира. И мир умер для него.
Но даже в этой плотной, всепоглощающей тишине, порой слышался шёпот. Шёпот, приносимый ветром, просачивающийся сквозь щели под дверью в виде белого конверта с одним-единственным словом. Слова, которые были абсурдны, бессмысленны, но которые, подобно каплям яда, медленно разъедали его апатию. «РАССВЕТ». «ТЕНЬ». «ЛАБИРИНТ».
И однажды, сквозь пыль и забвение, в глазах нарисованной Анны, на старом портрете, что стоял в его мастерской, Элиас увидел нечто. Едва уловимый блик. Крошечное, искажённое отражение. Отражение, которое несло в себе гораздо больше, чем просто свет. Оно несло в себе намёк. Намёк на присутствие третьего. Намёк на ложь, которая была глубже, чем он мог представить.
Тишина. Она по-прежнему была его спутницей. Но теперь она была не мёртвой. Она была напряжённой. Наполненной предвкушением. Потому что Элиас Бёртон, человек, похоронивший себя заживо, почувствовал, как в нём просыпается что-то забытое. Что-то, что было сильнее апатии, сильнее страха.
Жажда истины.
И он знал, что, когда наступит настоящий рассвет, он будет не просто новым днём. Он будет концом долгой ночи. И началом его личной битвы за справедливость.
Глава 1: Шепот Холста и Эхо Прошлого
Утро Элиаса всегда начиналось с тишины. Не той успокаивающей, мирной тишины, что бывает в глухом лесу или на вершине горы, а плотной, давящей тишины старого дома, поглощающей звуки, как густой туман. Она просачивалась сквозь толстые стены, забивалась в щели оконных рам, висела тяжелой пеленой в воздухе, словно паутина, сотканная из невысказанных слов и забытых воспоминаний. Он не просыпался, нет. Он просто медленно выныривал из небытия сна, где единственным его спутником был все тот же безмолвный сумрак, в небытие бодрствования.
Солнце, если и удосуживалось пробиться сквозь вечно прикрытые жалюзи, лишь скользило бледными полосками по вытертому паркету его мастерской на втором этаже. Это была самая большая комната в доме, с огромными окнами, которые когда-то должны были заливать ее светом, но теперь казались скорее порталами в невидимый мир. На самом деле, Элиас сам закрыл их. Слишком много света, слишком много реальности.