Выхожу из дома и иду пешком до кофейни, дабы не сдохнуть на самой скучной и неинтересной работе на свете. (Я так выражаюсь, но на самом деле там неплохо. Даже не знаю, почему так говорю. Может, так принято. Всем нам привили ненависть к работе, к начальству, а по итогу и к жизни в целом).
У этой кофейни вечно бомж сидит и всякие заковырки придумывает. Всех громко приветствует, как сотрудник, но его внешний вид наоборот пугает и отталкивает людей. Поэтому то его и пытаются вечно прогнать сотрудники кофейни, да только он всегда возвращается. Может влюбился в одну из бариста? Дальше я бегу поскорее на автобус, на который вечно опаздываю, а вместе с тем опаздываю и на работу. Несобранный, скажете вы? Может отчасти и так, но я жуть, как не хочу приходить вовремя. Когда всё ещё не приступили к работе, да так и норовят пристать со своим «Привет», «Как дела?», «Замечательная погода сегодня», хотя их самих тошнит от этих фамильярностей, но ведь так принято? Да? Когда я захожу все уже заняты, молчаливо тыкают по своим стертым клавишам и орут на технику, которая никак не проснётся. Их лица уставшие, угрюмые, задумчивые, психованные, раздражённые, паникующие, но никак не жизнерадостные.
Мы сидим по своим отгороженным столам в ячейках, словно метафора термина «ячейка общества». День проходит довольно быстро, когда много работы, но иногда тянется так, что ты смотришь на соседние столы и проверяешь, не замедлилось ли время. Возможно остальные стали двигаться, как в замедленной съемке, или же их пальцы стали тратить куда больше времени в полете к клавишам.
В особенно тяжкие скучные дни меня успокаивает лишь одна мысль, что я смогу добраться до кофейни после рабочего дня. После потных, уставших, отвратительно хамских людей я доехал до своей остановки. Пройдя немного до кофейни со своим непрезентабельным лицом, я увидел у входа всё того же сидящего бомжа. Он кричал мне «Здрасьте! Улыбнитесь!» и с такой искренностью, с такой широкой улыбкой. Я уже и забыл, когда мне так улыбались. Все девушки, которые хотят меня склеить, делают это сквозь зубы, как будто для них это работа, ей богу. Их же никто не заставляет общаться со мной.
Этот бомж чему-то ухмылялся, словно его шалость удалась. Я заметил, что он никогда не просил у меня деньги. Видел только однажды, как он прицепился к юбке миленькой девушки и говорил со слезами, что ему нечего поесть «Помогииите, спасииите». Но в той ситуации было видно, что в душе он улыбался. Хитренький какой, захотел девушку симпатичную приобнять. Мне приелось это чувство притворства, я уже на расстоянии знаю, когда кто-то пытается меня нагреть.