Тут мой сын стал издавать звуки – нет, не закричал, скорее, забулькал, потом перестал, и я услышала, как заработал аппарат для искусственной вентиляции легких. Я спросила – как он, но никто особенно не захотел со мной разговаривать.
Я все вслушивалась и вслушивалась, но ничего не могла разобрать, тогда начала молиться – повторяла про себя «Отче наш» бесчисленное количество раз, а еще как заведенная – «все хорошо, все хорошо, все хорошо…» Я плакала от страха за него и своего бессилия, от незнания полной картины происходящего, от жалости к нему – такому маленькому и беззащитному, но уже испытывающему боль, от жалости к себе и какой-то странной злости на себя, за то, что все происходит именно так, а не иначе… Помню, что анестезиолог гладила меня по голове и просила успокоиться. Я вспомнила о том, что мои слезы – проявление слабости, никому помочь не могут, а вот усугубить ситуацию еще как, взяла себя в руки и стала дышать ровнее. В 13:00 меня привезли в реанимацию. Я успела позвонить мужу:
– Послушай, у нас родился сын! У него проблемы с дыханием, поэтому сейчас он в реанимации, как и я…
Я провела в реанимации 6 часов, и это время пролетело на удивление незаметно. У меня поднималось давление до 170, получалось сбить до 150. Мне кололи обезболивающее в ногу, напоминали о том, что нужно часто пить. В 16:15 дали поесть запеканку, я уничтожила ее практически моментально.
Я четко понимала, что мне нельзя раскисать: чем быстрее я приду в норму, тем быстрее смогу увидеть сына. Понемногу начала отходить сначала правая нога, следом за ней левая. Сначала я смогла напрягать ягодицу, слегка шевелила пальцами, потом сгибала и разгибала ногу. Живот постепенно наливался болью. Матка внезапно, но кратковременно каменела, пульсируя.
Через 5 часов из-под меня убрали окровавленную пеленку, заменили ее на новую, подложили еще одну, в виде подгузника и перевязали живот тканью. Тело под пеленкой горело, ткань давила. Но медсестра сказала, что с перевязью будет легче, это полезнее для сокращающейся матки. Начав вставать, я смогла оценить это.
В первый раз после операции я села с огромным трудом, после нескольких секунд в ушах начался жуткий гул, бросило в холодный пот, все вокруг стало кружиться, а во рту пересохло. Если бы медсестра не подтолкнула меня на подушку, я рухнула бы с кровати вперед головой, потому что, боясь боли, продолжала изо всех сил сохранять сидячее положение, вцепившись руками в простыни. Через какое-то время я попробовала сесть еще раз, смогла дойти до коридора, позвонить мужу, но снова почувствовала дикое головокружение и с помощью медсестры вернулась в кровать. Она сняла катетеры, помогла пересесть с кровати на коляску и повезла меня в палату.