– А вы с Саввой-то похожи, – проговорил другой с огромным, идущим через все лицо шрамом, лысоватый холоп. – Я тебе, верно, не первый говорю?
– Ну, ты Лука, сравнил, – усмехнулся рыжий.
– А что? – подключился к разговору худющий, с больным выражением лица мужичок. – Плечи у вас, как воротина в тыне. Шире не бывает. Годков-то сколько тебе?
– Осенесь два десятка стукнуло. Хотя нет, год лишний прибавил. В следующем двадцать-то будет, – недоверчиво ответил начавший разговор парень. – А тебе зачем?
– Так и боярину столько. Оба, как медведи вразвалочку ходите. Вот только спесив ты. Боярин супротив тебя ягненком блеет, – заметил худощавый.
– Ты, Горнило, чего такое говоришь? Три десятка годов тебе, а городишь невесть что. Посмотри на мои волосы. Нос. Чего тут сходного? А что нравом не складным, так житье-то у меня сам видишь. Не мед все одно, – вскинулся рыжий крепыш.
– Что волосы? У боярина чернявые против твоих кудрей не устоят. Лицо-то тоже как и твое – лопатой. Уши в растопырку, – не унимался сухощавый.
– Одно лицо, – прыснул лысый, обнажив гнилые желтые зубы.
– Да, уймитесь вы! – буркнул на балагуров мужичок в старой, видавшей виды черной свите, – На весла так будете напрягать, как языком чешете.
– А чего ими махать. Ветерок нам в помощь, – Горнило покосился на говорившего и, подложив руку под голову, прикрыл глаза.
Угомонился и лысый Лука. Он лежал с краю и, повернувшись ко всем спиной, прикрыл голову полой вотолы.
– Никодим, а чего они! Меня с боярином сравнивают! – не унимался рыжий. – Он и не боярин совсем. Сынок боярский и только.
– Савва Юрьевич, хотя боярином еще не стал, но все к тому идет. Думаю, недолго ждать осталось княжеского в том жалования. Но по делам он давно им стал. Так что зовите боярином и не ошибетесь.
– Все одно не хочу никакого с ним сравнения! – стоял на своем рыжий.
– Ты, Прошка, или дурак или себя давно не видел. Слушай, что говорят. Люди зря не скажут. Если тебе это надо, то скажу так. Коли в черный цвет смолой волосы твои накрасить, да рядом с боярином поставить, то вряд ли издали отличишь. В этом ни плохого, ни хорошего нет. Чего обижаться? Нас в ватаге сколько народу? Коли каждый друг на дружку обиду держать будет, то нашей ватаге цена с воробьиный клюв. А нам не один волок вместе ходить и жилы на веслах рвать. И не один раз друг дружке спину от врага иль зверя прикрывать, – главный по-отечески похлопал парня, встал и пошел вслед за ушедшим Савкой. – Хватить разлеживаться. Пригревает. Если припай не отойдет, выколачивайте носы у сойм. И поешьте лучше, чем языками молоть. Морена ленивых и голодных в дороге не любит.