Пока верзила попусту растрачивал силы, Бордосец отошел от двери. Выражение лица у него было озабоченное, лоб прорезала морщина, мозг работал на всех оборотах с удвоенной скоростью, а пристальный взгляд снова был устремлен на черную дыру в противоположной стене ямы. Дыра тянула его к себе неумолимо, и одновременно где-то внутри нарастала глухая тревога. Это уже нельзя было назвать смутным безотчетным страхом – черный проем теперь казался ему разверстой пастью тьмы, чудовищной, алчущей, готовой его проглотить.
И вдруг он понял.
По позвоночнику сразу будто прокатилась ледяная волна. Возникло ужасное ощущение, что все его кости размякли, обратились в жидкость. В мгновение ока разрозненные детали обрели смысл, сложившись в единую картину: столь необычное место для встречи, отсутствие того, кто их сюда привел, и эта звериная вонь, терзавшая его обоняние…
– Мать твою поймать! – взвыл Бордосец голосом, который паника превратила в фальцет. – Оставь эту чертову дверь, Образина! Становись к стене, живо!
Образина бросился выполнять приказ без лишних вопросов, и в этот момент за спиной у них раздался мощный рев. В яме было слишком темно – на расстоянии нескольких шагов удавалось различить лишь неясные тени. Однако Бордосец, ставя ногу на сцепленные в замóк руки напарника, не удержался и бросил взгляд назад поверх плеча. Он мог бы поклясться, что из черной дыры только что вырвалась тень. Бесформенный сгусток тьмы, плотнее ночного мрака, рыча, быстро надвигался прямо на них.
Кровь заледенела в жилах Бордосца. Он даже перестал дышать – грудь свело от неведомого ужаса.
Однако страх одновременно придал ему сил; с энергией отчаяния он влез на плечи напарника, выпрямился и вслепую вскинул вверх руки – пальцы ухватились за край в тот самый момент, когда внизу, прямо у него под ногами, раздался удар. Точка опоры внезапно исчезла, и он повис в пустоте, думая лишь о том, чтобы не разжать руки. Из ямы неслась кошмарная какофония: рычание, стоны, удары, треск ткани. Затем весь этот шум перекрыл один жуткий предсмертный вопль.
Через несколько секунд Бордосцу удалось ухватиться крепче, перестать дергаться и раскачиваться. Теперь он мог наклонить голову и посмотреть вниз, себе за спину. Масляная лампа опрокинулась, но фитиль еще горел, и в тусклом свете взору Бордосца открылась чудовищная картина.