Смеялись все. Бывало, я злился. Не любил, когда лезут в душу. Но в этом был дух нашей команды – озорной, тёплый, живой.
Капитан стоял у края палубы, наблюдая за всем с лёгкой улыбкой.
– У каждого своё время, Алеша, – сказал он тогда. – Любовь – не лотерея. Это якорь. Когда найдёшь свою гавань – поймёшь.
Он посмотрел на меня и добавил:
– Жениться не спеши, но и не упускай тех, кто может стать твоей судьбой.
Это прозвучало тогда почти философски, а сейчас, сквозь боль и слабость, – как завещание.
Когда рассвело, я проснулся весь в поту. Сердце билось медленно, но ровно. Казалось, я провалился куда-то и оттуда вернулся. Снаружи уже был день. Через щель в стене сарая пробивался мягкий свет. Пахло землёй, дымом, и рисом, который варили где-то неподалёку.
Я приподнялся на локтях. Всё болело, но уже не жгло. Голова прояснилась. В груди что-то защемило – не от боли, от тоски.
– Братцы… надеюсь, вы живы, – прошептал я. – Мы ещё поднимем чарку… И выберемся отсюда вместе.
Я закрыл глаза и задержал дыхание. Впервые за долгое время я почувствовал не страх, а решимость. Если я выжил – значит, не зря. Если я помню лица своих друзей – значит, не всё потеряно.
И, как сказал отец когда-то:
"Пока в тебе есть дыхание – ты не сломлен. А если сердце знает, куда идти, то даже из самой тьмы найдёшь дорогу домой."
Прошло, может, час, а может, два, когда в тёмный сарай, залитый запахом сена, пыли и крови, вошёл он – тот самый господин. Теперь я знал его имя. Хатамото Кентаро. Его фигура заполнила проём двери, а за ним следом вошли двое – не женщины, как я ожидал, а мужчины, его слуги. Один плотный, с гладко выбритым затылком, другой пониже, с узкими глазами и постоянной полуулыбкой, от которой по спине ползла дрожь.
Кентаро что-то бормотал себе под нос, глядя на меня, будто оценивал скотину на базаре. Его смех, глухой, словно срывающийся с глубин горла, прозвучал особенно жутко в тишине. Он говорил быстро, жестикулируя, и вдруг резко ткнул пальцем в мою сторону. Слуги моментально ринулись ко мне.
– Да что вы творите, твари! – прохрипел я, пытаясь отбиться, но сил было меньше, чем у старого кота.
Меня схватили за плечи и начали стаскивать рубаху. Моя старая, морская, вся изорванная и пропитанная кровью ткань, прикипела к ранам на спине. Когда они начали драть её с меня, я закричал. Господи, как же я закричал. Казалось, будто с меня живьём сдирали кожу. В глазах темнело, а в груди клокотала бессильная ярость.