Не успел незадачливый ухажер закончить сакраментальное «Да че ты ломаешься?», как Даниил буквально стек с верхней полки, вздернул его за ухо и, вежливо тыкая пальцем в грудь, спокойно и размеренно внушил:
– Не. Мешай. Людям. Отдыхать. Осознал? – и, дождавшись подтверждающего кивка от слегка протрезвевшего несостоявшегося Лериного поклонника, продолжил: – Вот и молодец. Ты в каком вагоне едешь, болезный? В соседнем купе? Идем, провожу.
Лера ужом скользнула по полке и выглянула за переборку, где Даниил спокойно объяснял компании подвыпивших парней:
– Убираем бутылки, ведем себя тихо и едем, куда вам там надо. Или на следующей станции выходите и идете домой пешком. Ферштейн? Вот и славно.
Даниил невозмутимо вернулся на свое место и снова уткнулся в телефон. Лера была впечатлена.
За окном по-прежнему сменяли друг друга леса, поля, деревни, города, озера, реки и вокзалы. Обсуждали музыку, кино и книги. Лера все так же ощущала на себе заинтересованные взгляды Даниила, что, несомненно, льстило, но этим все и ограничивалось, что немного огорчало. Он, как и большинство мужчин, при виде яркой красивой девушки терялся, робел и перейти к активному ухаживанию не решался. Спокойно доехав до Москвы, они тепло попрощались и потерялись в бурлящей толпе вокзала.
«Какой же я тюфяк, даже телефона не взял», – думал Даниил, оформляясь на новом месте службы.
«Вот тюфяк, даже телефон не попросил», – подумала Лера, растянувшись на койке в общежитии.
Глава 3
Взяв со стола чашечку свежезаваренного illiclassico, Глеб Дворский покинул круг мягкого света настольной лампы своего кабинета и подошел к окну. Ночь была ясной, и вид с высоты Останкино привычно радовал взор. «Такой эфир пропустили, – иронично подумал он, с высоты взирая на вереницы вечно куда-то спешащих автомобилей. – Надеюсь, в записи посмотрят», – усмехнувшись, он сделал глоток терпкого ароматного кофе. А передача и вправду удалась. Умные до гениальности гости (ну, других и не держим) с цинизмом и уверенностью опытного патологоанатома вскрывали всю гнилую сущность недругов, опустив их туда, откуда плинтус еле виднеется на фоне звезд. Да и сам он не отставал, ввернув несколько отменно острых и язвительных комментариев. Даже затыкать приглашенных экспертов, ограждая зрителей от ненужной (нам-то виднее) информации, сегодня практически не пришлось. Поэтому, побеждая приятную усталость от идеально сделанной работы, анализом и разбором полетов сегодня можно было пренебречь. И просто любоваться ночной Москвой. Он любил этот город, полный движения, энергии и контрастов. Его шумные автострады и неисчислимые уютные парки, таранящие облака новостройки и гомон Патриарших, величественные храмы и вечно наполненный туристами Арбат. Город, где для каждого возраста, класса и настроения есть свое заветное место. Но главное, а уж в этом поживший в европах, америках и азиях Дворский понимал, это москвичи. Хотя москвич сегодня понятие чисто географическое, ведь в любой многоэтажке представлена вся Россия, от Калининграда до Камчатки.