Комната кажется пустой, но Оскар знает, что Великий здесь. Он не любит опозданий подчиненных и сам всегда пунктуален. Сегодня шеф раздражен. Об этом прошептала черная ночь за окном, невыносимая выжидающая тишина и липкий тяжелый воздух. Медленный шепот золотого песка часов напоминает, что время не ждет.
Стена справа, в бордовых потертых обоях с золотым орнаментом, ничем не примечательна, если бы не странная дверь. Она всегда разная: то старая деревянная с паутиной в углу, то новая белая, как в приемном покое больницы, то заколоченная кривыми досками. Неизменно одно – она всегда закрыта.
На стенах бесшумно пляшут оранжевые тени пламени, хотя в комнате нет камина. Все знают – это замыслы Великого. Они сливаются в танце чьих–то судеб, роковых случайностей и счастливых встреч. Они то обрываются, словно обозначив фатальный исход, то извиваются вверх, к потолку, решив выкрутиться из невероятного тупика.
Стены слева не было. Ее не было никогда. Эта часть кабинета утопает в черной пустоте. Говорили, что так выглядит черная дыра или бездна. И даже слышали, как туда кто-то проваливался. Шеф туда иногда уходил, а за ним уплывали его пляшущие мысли. Оскар так и не смог привыкнуть к этой черноте и никогда не смотрел в ту сторону. Он знал, что присутствует на кухне жизни. Но ему не дано проникнуть во все ее секреты.
Окно напротив распахнулось и в лицо ударил запах гари. За спиной заскрипел пол под чьей-то невидимой тяжестью. Оскара затошнило, закружилась голова. Сзади раздался хриплый низкий голос грузного, малоподвижного человека:
– Я читал его жизнь… пресно… – сказал Великий.
Демиург вздрогнул от неожиданности, сердце бешено заколотилось, пульс застучал в висках. Он опустился на стул. За окном в небе с глухим уханьем промелькнула тень, на мгновенье скрыв полную луну. Когда комната осветилась, Великий уже сидел за столом. Он говорил медленно, вязким, тягучим голосом, делая длинные паузы, сглатывая мокроту:
– Ты вложил в проект многое… ум, талант… Но ты его так и не включил. Он повис, как ненужная ноша! – Тяжелое тело шефа еще больше склонилось над столом, широкие плечи ссутулились, он вздохнул и опять погрузился в раздумья.
В полумраке Оскар плохо видел его лицо. Гладкие волосы открывали большой лоб, отекшие полузакрытые веки, усталые фиолетовые глаза с узкими вертикальными зрачками. Великий всегда был задумчив, нетороплив, он разговаривал как бы вскользь, отвлекаясь от мыслей. Он был далеко и думал о своем. Шеф даже редко смотрел на собеседника. Ведь он уже все это видел, ему все было понятно.