Боже…
– Пустите! – отчаянно хриплю, но он только сильнее сжимает мои руки, а цепи глухо звенят при каждом его движении.
– За «албанскую сучку» я вытащу ему кишки и заставлю его их сожрать. Обещаю тебе, кудрявая…
Его лицо совсем близко, слишком близко. Я ощущаю тепло его дыхания на своей коже, а в чертовой попытке увернуться мои губы случайно касаются его лица.
И от этого скольжения моих губ по его острой щетине пульс начинает греметь в ушах!
Я чувствую, как мужчина напрягается. А потом он резко наклоняется, скользя по моей скуле острой обросшей щетиной, и все это заканчивается тем, что его губы впиваются в мои!
Мамочка!
Я задыхаюсь от остроты. От страха. И немножечко от боли…
Его поцелуй – это ярость, боль, ненависть. Он грубый, как его хватка на моей спине! Я до слез в глазах пытаюсь вырваться, но его цепи в одночасье становятся и моими цепями тоже…
– М-м-м! – болезненно мычу. Его поцелуй причиняет боль! Настоящую!
Его губы горячие, тяжелые, требовательные. Я чувствую, как по щеке катятся слезы. Запах крови, металла и свежего мяса становится единственным, что я ощущаю в своем рту, а вскоре и соль примешивается к горькому поцелую, и именно соль заставляет его отстраниться!
В его глазах, мама, настоящая черная мгла.
Черная, черная!
Я отшатываюсь, но упираюсь в его сцепленные руки за своей спиной, а его тело – оно настоящий кремень! Он так тяжело дышит, мама…
– Назови свое имя.
– Это запрещено…
– ИМЯ!
– Ева, – пищу тихо.
– Я приду за тобой ночью, Ева, – обещает он, поглаживая меня по щеке.
– Н-не надо! – запинаюсь, глотая слезы. – Не хочу, чтобы вы за мной приходили… Если вы решите уйти, меня здесь бросьте. Живую, пожалуйста.
– Собери вещи и жди в своей кровати. Я сам все сделаю. Твое дело – быть послушной, Ева. В Албании ведь этому учили? Тебя учили послушанию?
Я медленно киваю, дрожа всем телом. Учили. Розгами, цепями, голодом. Чем выше покорность, тем выше цена. Так отчим говорил перед тем, как продать нас с братом и выручить кругленькую сумму денег, и вот я здесь. В объятиях зверя с черными-черными глазами.
Удовлетворенно кивнув, Камаль жадно облизывает губы, на которых остался мой вкус…