Давид выехал с территории театра и спустя семь минут уже припарковал машину около дома родителей. Здесь он прожил двадцать пять лет: два окна и балкон на третьем из девяти этажей – как раз там, где заканчивались верхушки голых берёз, растущих в палисаднике.
Он зашёл в подъезд, поднялся на нужный этаж и несколько секунд постоял у входной двери, стараясь побороть раздражение. Осознав, что ничего не выйдет, хмуро открыл дверь и оказался в знакомой квартире, где стабильно пахло едой.
– Привет, мам, – бросил Давид и принялся раздеваться.
– Привет, сынок. – Мама возилась на кухне – сухая женщина с забранными в пучок редкими седыми волосами (спасибо химиотерапии), тонкой шеей и большими печальными глазами. Одета она была в домашний кремовый халат, ноги украшали мохнатые тапки из овечьей шерсти, на правой руке светились умные часы, которые Давид подарил ей на юбилей.
Судя по запаху еды, попытки отговорить её от готовки оказались тщетными.
Помыв руки, Давид прошёл на кухню – главную обитель матери, где она проводила почти всё своё время. На сковороде шкворчала картошка, микроволновка что-то усердно разогревала, на столе уже расположились тарелки с поджаренными гренками, малосольными огурцами и каким-то салатом.
– Решила на всякий случай что-то приготовить, – сказала мама, колдуя деревянной лопаткой в сковороде.
– Я же сказал, что не хочу кушать, мам, – тихо ответил Давид.
– Ну, сколько съешь, столько съешь, я вечером тоже поужинаю.
Спустя несколько минут, сковородка оказалась на столе, мама села напротив и, улыбаясь, посмотрела на сына.
– Как дела на работе?
– Да всё как обычно. – Давид взял вилку и зацепил несколько кусочков картошки. Нужно было чем-то занять себя, чтобы не принимать особого участия в диалоге. – Как ты себя чувствуешь?
– Ой, сегодня хорошо, тьфу, тьфу, тьфу. – Она постучала костяшками по столу. – С утра болела голова, видимо на погоду, я выпила таблетку и после обеда всё прошло.
– Ну хорошо.
Разговоры о раке они обходили стороной.
– Была сегодня в поликлинике, – продолжила мама, – пыталась попасть к неврологу, но все талончики уже расхватали. Пошла в доврачебный кабинет, там Людмила Васильевна работает, помнишь её?
– Ага. – Давид не помнил, но решил, что если признается в этом, то удлинит и без того раздражающий монолог матери.