Дома, устроившись на кухне, мы с Олей продолжили наше пиршество. Время от времени она вдруг задавала мне один и тот же вопрос, словно у нее были серьезные проблемы с памятью:
– Ты серьезно разрешила мне пожить у тебя?
– Да-да! – весело отвечала я, гордясь своим решением заделаться хоть раз в жизни благотворительницей. – Живи, пока не встанешь на ноги и не начнешь зарабатывать столько, чтобы снять себе приличное жилье.
– А как же твоя тетка?
– Я же говорила тебе, что она теперь постоянно проживает на даче. А если увидит тебя здесь, то я скажу ей, что ты моя подружка и просто у меня гостишь. Делов-то! Она не будет против. Говорю же – она добрая.
Выйдя с пожитками Оли на мороз, мы снова сели в такси, которое я вызвала заранее, и помчались уже по ночной Москве в центр. Надо было видеть выражение лица водителя, когда он, заталкивая огромную клетчатую китайскую рыхлую сумку в багажник его автомобиля премиум-класса, переспросил нас:
– На Арбат?
– Да-да, на Арбат, – подтвердила я, не переставая радоваться тому, что вот уже второй год я называю адрес теткиной квартиры с нескрываемой гордостью.
Мы расположились с Олей на заднем сиденье, и она, как только машина тронулась с места, тоже переспросила меня:
– Ты живешь на Арбате?
– Ну да, – шепотом ответила я. – А я тебе разве не говорила?
То ли еще будет, думала я, представляя себе лицо Оли, когда мы войдем в наш дом, когда сонная консьержка вежливо поздоровается со мной «здравствуйте, Верочка!», когда мы поднимемся на третий этаж и Оля увидит нашу пятикомнатную квартиру. Да ее Кондратий хватит, когда я запущу ее в ванную комнату с ванной на золотых лапах. А я это обязательно сделаю!
Дома она словно протрезвела. Ходила с открытым ртом и рассматривала комнаты, ванную, кухню. Можно только догадываться, о чем она думала и как мне завидовала. Но я-то пригласила ее совсем для другого, я же хотела ей просто помочь, а не задавить роскошью. И разве могла я тогда предположить, как ее переклинит…
Или могла?!
А что, если, увидев ее еще там, в электричке, убогую, прыщавую, в отвратительных синих колготках и явно потрепанную жизнью, я уже знала, как использую ее? Нет, не может этого быть. Откуда мне было знать, что ее насиловали три дня, что она сирота без детства, что глубоко несчастный и одинокий человек? Прыщи могут быть у каждой девушки, да и колготки эти синие все-таки шерстяные, не такие уж и дешевые, и не рваные. И дубленка на ней, не фуфайка же. К примеру, она могла ехать на электричке от родственников, с которыми провела новогодние праздники, домой, где у нее могла быть полная семья или даже муж с детьми. Вот что, что так привлекло меня к ней? И почему я решила, что она находится на грани? Что она именно такая, какая мне и нужна была для моего плана? И был ли план?