А теперь он мог поклясться, что проклятая стена стояла между ним и лесом. И бейся-не бейся, хоть разбей руки в кровь, все равно ее не сдвинешь и сквозь нее – не пройдешь. Мурашки колючей волной растеклись под кожей, сердце забилось сильно и громко, уши заложило, в нос ударил запах болота, а перед глазами начало разрастаться черное пятно. На мгновение все вокруг затопило непроглядной темнотой, и Глебу показалось, что он разучился дышать.
Считать. Надо просто считать. До трех, десяти, ста – сколько потребуется, главное, успокоиться, «заземлиться», советовал психолог.
Раз, два, три – лес нависал черной громадой – четыре, пять, шесть – белый шар окончательно исчез за деревьями, Глеб упустил его, упустил – семь, восемь, девять – назад, надо срочно назад, в дом, пока черное пятно не вернулось – десять, одиннадцать, двенадцать – назад, назад, назад!
И Глеб бросился бежать.
Добрался до своей комнаты, сбросил кроссовки с курткой и лег в кровать. Потом встал и запер дверь на щеколду, сам не понял, зачем. Простыня, одеяло, подушка – словом, все, даже собственная кожа – казались невыносимо жаркими. Сердце раскололось на десятки маленьких пульсирующих точек, сердце билось в руках, в ногах, на кончиках пальцев, в висках, повсюду, билось так быстро, что дыхание сбилось.
Глеб знал, что с ним. Тревога.
Порой она на него накатывала. Впрочем, накатывала – неверное слово. Верное – прорастала внутри, пронзала корнями внутренности, обвивала кости, разливалась ледяной горечью где-то под сердцем. Заставляла пожалеть, что он вообще родился.
Тревога всегда давала о себе знать вдруг, без предупреждений – и причин. Это могло случиться где угодно. В уроке, на контрольной, на экзамене, на вписке, в музыкалке. Везде. Тоска была чем-то вроде хронической болезни. Всегда рядом. Всегда внутри.
Наверное, надо было снова начать пить таблетки. Те белые, овальные, которые ему прописали когда-то. Но таблетки – это поход к психиатру, а поход к психиатру – это мамин застывший взгляд, ухмылка отчима и шуточки про «плохую генетику», бегающие глаза мачехи, кулак отца, бьющий по столу снова и снова, это шепот в голове: «Ты псих, абсолютный, конченный псих».
Словом, ничего хорошего.
Глеб нашел свой способ бороться с тревогой. Так, чтобы никто о ней не узнал. Надо включить музыку – максимально громко, до звона в ушах – закрыть глаза и представить, что ты – не ты, а охотник на нечисть. Едешь на черной шевроле импале охотиться за монстрами в какую-нибудь обманчиво спокойную глушь.