Вот он уполз еще дальше, дальше… Фома, лежа на боку, прислушался. Равномерно падали вниз капли, откуда‑то сбоку тянуло удушливым запахом серы, а глина под руками и животом была такая скользкая, вязкая… Фома поежился, представив, что он поползет назад в одиночестве. Нет, что угодно, только вместе с Нилом! И он изо всех сил заработал локтями, снова пополз, тяжело пыхтя и проклиная все на свете! Он не заметил, как дополз до крупного грота , и, только почти вывалившись в проход и нелепо заболтав в воздухе руками, блаженно задохнулся, жадно глотая чистый, упоительно прохладный воздух пещеры.
– Ну, ты и застрял! Как снаряд в пушке! – посмеиваясь, Нил помог Фоме выбраться из прохода. Мальчики почти одновременно повалились на пол, раскинув руки и пытаясь отдышаться после душного, зловонного подземного лаза.
– Что это так гудит? – немного погодя спросил Фома. – Посмотри, пожалуйста. Мой фонарь испортился.
Он умолчал о том, что во время одного из поворотов нечаянно налег на фонарь всем своим плотным телом, Что‑то треснуло внутри, и пришлось Фома ползти до самой пещеры в полной темноте.
– Это гудит вода, – направив луч фонарика в стороны, Нил обнаружил, что с потолка грота, по уступам, словно серебристая лестница, льется водопад. Струи воды, стекающие по стене, казались неподвижными. Возле стены образовалось маленькое озерцо, оно не увеличивалось в объеме, и непонятно было, куда уходила лишняя вода.
Луч фонаря казался совсем слабым в огромном пространстве, которое открылось перед ребятами. Пещера эта, все стены которой обросли мхом или сталактитами, напоминала дворец – с величественными колоннами, бесчисленными выемками, похожими на комнаты. Сходство усиливалось блеском, которое исходило от сталактитов и льющейся воды.
– А где же золото? – нетерпеливо спросил Фома.
– Тебе сразу все подавай! Погоди. Нашли дворец, найдем и клад!
Словно набравшись бодрости от одного упоминания о сокровище, Нил быстро встал и потянул лежащего Фому:
– Вставай! Давай‑ка начнем поиски прямо сейчас!
И кладоискатели с жаром принялись исследовать пещеру. Дело подвигалось медленно. Чем меньше оставалось комнат, тем больше хотелось плакать Фоме – нигде не видно было никаких признаков клада. Когда была обыскана последняя выемка, из глаз его обильно потекли слезы.