Рядом со мной, с безумным, хищным блеском в единственном зрячем глазу, Драк, этот старый бандитский атаман, палил из своих здоровенных, покрытых замысловатой гравировкой револьверов почти в упор, превращая головы незадачливых песчаников в кровавое крошево и ошмётки мозгов. Его головорезы, разношёрстная компания отпетых мерзавцев, вооружённые чем попало – от тесаков и топориков до заточенных пик, – рубили и кололи направо и налево, явно упиваясь этой кровавой баней. Их лица искажала ярость и азарт скоротечного боя. Даже старатели, мирные трудяги, большинство из которых, я был уверен, впервые в жизни держали оружие не для охоты, а для убийства другого разумного существа, сражались с отчаянной, звериной храбростью. Они палили из своих стареньких винтовок и револьверов, а когда заканчивались патроны или враг подбирался слишком близко, орудовали штыками и прикладами, как тяжёлыми дубинами. В их глазах читался не только страх, но и решимость обречённых, собравшихся продать свою жизнь подороже.
Вся сцена вокруг напоминала оживший кошмар, адскую мясорубку, запущенную на полную мощность. Дикие крики боли и предсмертной ярости, булькающие хрипы умирающих, рёв наших цезарей, похожий на скрежет металла, сухой треск выстрелов – всё это слилось в одну оглушительную, сводящую с ума какофонию. Узкий серпантин, по которому мы спускались, стремительно превращался в багровую, скользкую реку, усеянную изуродованными телами убитых и корчащихся в агонии раненых. К счастью, пока что это были вражеские тела. Запах свежей крови, едкого пота и горького пороха был таким густым и тяжёлым, что, казалось, его можно было резать ножом. Мы неслись вперёд, не чувствуя усталости, оставляя за собой кровавый след из трупов и обломков оружия, гоня перед собой жалкие остатки некогда грозного штурмового отряда. В такие моменты легко поддаться иллюзии всемогущества.
Но эйфория от этой молниеносной, почти безупречной контратаки испарилась так же быстро, как и возникла. Когда мы прорвались сквозь основную массу панически бегущих песчаников и наша импровизированная кавалерия, если можно так назвать этот сброд, рассыпалась в нестройную, растянувшуюся цепь, преследуя отдельные, разрозненные группы врагов, стала очевидна вся безрассудность нашей затеи. Несколько десятков всадников, пусть даже таких отчаянных, как мы, против тысяч – это была даже не капля в море, а плевок в океан. Песчаники, видя нашу вопиющую малочисленность и то, что первоначальный, яростный запал нашей атаки начал иссякать, стали постепенно останавливаться, оглядываться, а затем и перегруппировываться. Их вожаки, здоровенные, покрытые шрамами самцы, оправившись от первого шока и унизительного бегства, яростно ревели, ударяя себя кулаками в грудь и призывая своих воинов к отпору. Их гортанные крики, полные первобытной злобы, эхом отдавались от скал.