Через несколько недель был бы ее двадцать первый день рождения.
Повесив трубку, я лежала на кровати и рыдала, мой муж пытался утешить меня. Я виделась со своей сестрой несколько месяцев назад, когда приезжала домой на Рождество. Мы пообещали друг другу, что проведем вместе много времени, но она почти все время была со своим парнем. В последний раз, когда я видела ее, она крепко обняла меня перед уходом и сказала, что любит меня, пообещала, что уделит мне больше времени в следующий раз. Теперь же я осознавала, что этого времени уже никогда не будет.
Я вытерла слезы и взяла себя в руки. Нужно было многое сделать. Мне необходимо было как можно скорее попасть в Вирджинию. Когда я захлопнула чемодан и отправилась в аэропорт, что-то внутри меня также будто захлопнулось. Когда вся моя семья стояла в кругу и рыдала, держась за руки, я не могла отделить свои истинные чувства от того, что, как мне казалось, я должна была чувствовать. Я привыкла быть твердой опорой, духовной скалой, способной утешить всех в своей семье. Я и не задумывалась, что мне самой нужны эти похороны, что мне нужно это время, чтобы погоревать о той, кого я потеряла. Я остановилась где-то у черты, с одной стороны, допустив немного скорби, достаточно, чтобы быть участницей процесса, но, увы, – не достаточно, чтобы исцелиться. Создавалась иллюзия, что я – сильная, однако на самом деле я была очень слабой.
Вдруг мысленно я возвращаюсь назад во времени к ключевому моменту из моего детства. Я лежу на нижней полке нашей двухъярусной кровати и слышу, как плачут мои младшие сестры. Мои родители скандалят в соседней комнате, говоря друг другу злые слова, не предназначенные для детского слуха. Они бросают вещи друг в друга. Я сдерживаю себя, закусывая нижнюю губу: только бы не заплакать. Кто-то из нас должен быть сильным – вот, что я говорю себе. На самом же деле я всего лишь пряталась за стену моей «силы». Я хотела оградить себя от боли, вызванной тем, что происходило вокруг меня. В свои одиннадцать лет я уже хорошо усвоила роль старшей дочери. Во мне уже сформировались модели созависимости, которую я перенесла с собой во взрослую жизнь.
И теперь в горе, спустя 24 года, я была собой очень недовольна. Как бы я хотела в тяжелые моменты быть похожей на мою маму: быть хрупкой и уязвимой, не испытывающей чувства стыда. Но мне просто не хватало уверенности, чтобы быть уязвимой в тех трудных испытаниях, с которыми я сталкивалась. Как христианка, верная последовательница Христа, я знала, что Иисус, не стесняясь плакал при всех, когда умер Его друг Лазарь. Я хотела быть, как Он: горевать вместе с другими – с моей мамой, братьями и сестрами, и даже с моими друзьями детства, которые собрались, чтобы поддержать нашу семью. Но у меня не получалось.