– Нет – говорит он – оцепили. Ходила здесь только жена.
– Следов обуви несколько. А кровь где?
Он провожает меня и Клима чуть дальше, и скоро мы выходим туда, где тропинка стремится к железнодорожному полотну. Честно говоря, я выхожу из этой арки деревьев с каким-то облегчением, непонятно почему, но это место мне неприятно.
Пятно крови на земле довольно большое.
– У меня неутешительный прогноз – говорит мне Клим – если это его кровь – вряд ли он жив.
– Будем надеяться на лучшее – отвечаю ему и поручаю оперативнику – соберите на анализ и сразу к нам в лабораторию.
– Это точно человеческая кровь – говорит мне Клим – я такие вещи носом чую.
– Где жена? – спрашиваю я у оперативника.
– Сидит на берегу, там – он показывает рукой – ждёт результатов от водолазов.
Мы опять проходим через арку, а Клим говорит мне в это время:
– Слушай, а может, это жёнушка его… ну… того?
– А ей какой резон? Они в паре работали, говорят, их тандем был очень крепок. И услуги оказывали на высшем уровне. Ценник у них зашкаливал, но желающих было хоть отбавляй.
– Ну, не знаю, может, он изменял ей… Видела же его лицо – настоящий манекенный красавец.
– Ладно – говорю я – всё это только предстоит выяснить. А что у нас вон там?
Втроём мы идём туда, где дорожка, ведущая первоначально к мосту, разветвляется ещё и вправо. Тропинка ведёт к мостику через ручей и дальше, к двум странным, почти разрушенным, строениям.
– Это что? – спрашиваю я у оперативника.
– Это будка смотрителя, а это его дом – показывает он – здесь станционный смотритель жил ещё в семидесятые года, то ли путевой обходчик. Но потом, видимо, умер, а близких не осталось. Вот деревенские и начали дом по кускам растаскивать. Где кирпичи сопрут с печной трубы, где забор разберут на дрова.
Сквозь редкий частокол забора вижу цветущую вишню и черёмуху во дворе, сквозь выбитые окна – колченогий стол, покосившуюся печь и новогоднюю мишуру на полу. Становится жутковато – когда-то в этом доме жили люди, и как и все, праздновали праздники. А теперь вот только тлен, разруха и бардак.
– Осматривали эти дома? – спрашиваю я у оперативника.
– Даже в погреб спускались – кивает он – пусто и не следа от пропавшего фотографа.
Пройдя дома, мы выходим к железной дороге. По одну и другую сторону от полотна стоят скамейки. Табличка гласит о том, что это пять тысяч шестьсот четырнадцатый километр. Я тихонько смеюсь и, показывая на указатель, говорю своему помощнику?