В комнате бабушки пахло… не старостью, нет. Пахло мелом, как в школе. И чуть-чуть ванилином. Она варила кашу с этим запахом специально. Говорила:
– Жизнь нужно иногда обманывать. Делаешь обычную кашу, а она пахнет, как праздник.
Бабушка не была старой в том смысле, как показывают по телевизору. У неё были острые плечи, точёный профиль, и глаза, которые Лея называла «околозеркальные» в них можно было увидеть своё отражение, но немножко искажённое. Лучше. Или хуже – в зависимости от того, чего ты сам боишься. Она не носила очки – говорила, что они портят воображение, будто мир становится плоским, без глубины. Писала ручкой, у которой давно закончились чернила, как будто слова выходили не из неё, а из самого воздуха – едва заметные, почти призрачные линии.
– Главное – линия, – повторяла она, не поднимая глаз. – А не то, видно её или нет. Она считала, что даже самая тонкая, почти незаметная черта – уже история, которой достаточно, чтобы понять всё.
В этой простоте было что-то странное и одновременно убедительное, словно она учила не просто рисовать, а слышать мир за пределами видимого.
На пятый день после второго письма от Тео Лея пришла домой и увидела, что бабушка сидит у окна. Обычно она лежала – у неё болела спина. Сегодня сидела. Это было странно. Рядом стоял старый деревянный ящик. Он был с запором, как на пиратских сундуках. Лея знала его снаружи. Но не изнутри.
– Это тебе, – сказала бабушка и подтолкнула ящик носком тапка.
– Зачем? – спросила Лея. Она не любила сюрпризы. Они были как незапланированные дни.
– Потому что ты сейчас в возрасте, когда письма перестают быть просто бумагой.
Лея открыла. Внутри были:
• две старые тетради с чёрной плёнкой на обложке;
• набор засушенных цветов в прозрачной плёнке;
• карандаш, обгрызенный до половины;
• и несколько писем.
Не ей. Написаны давно. Чужим почерком.
– Это…?
– Мои, – тихо сказала бабушка. – Я тоже когда-то писала. И получала. С тем, кого никогда не встретила. Почти.
Лея смотрела на неё, как на человека, который вдруг стал другим – как если бы твоя кошка вдруг заговорила человеческим голосом. Не страшно, а… глубоко.