Глава 2. Молитва не для людей
Книга хранилась под престолом, завёрнутая в кожаную ткань, потемневшую от времени и слёз. Он нашёл её ещё в 86-м, когда сносили дом бывшего монаха в соседнем селе. Тогда он не понял, что держит. Позже – боялся признать.
Книга была тяжёлой. Чернильные письмена – не славянские, не греческие. Нечто более древнее, рваное, как трещины в скалах. На первой странице – выцветшее изображение: шестькрылый ангел с лицом, закрытым руками.
Серафим.
Не из тех, что даруют свет. Из тех, кто приходит, когда Господь больше не говорит, а судит.
Михаил дрожал. Он зажёг последнюю свечу и поставил её рядом.
– Поп! Молись! Мы уже почти сожгли рай!Снаружи кто-то ударил в дверь. Бутылка. Второй раз. Потом зажигалка – щёлк-щёлк. Он не слышал. Или не хотел.
Открыв книгу, он нашёл страницу, помеченную кровью. Не его. Неизвестной. Там была молитва вызова, но не обращённая «к Богу», а в пространство между. Голос, читающий её, должен был быть чист. Или, наоборот, обречён.
Михаил начал читать. Язык был неровный, как будто сам ломал горло. Молитва звучала, как шаги в снегу, как треск пламени в пустом доме, как слово, которое нельзя сказать при жизни.
И тогда всё затихло.
Свеча задрожала. Свет стал густым, как мёд. Стены начали «дышать» – доски набухали, будто дерево вспомнило, что оно живое.Снаружи – ни крика, ни смеха. Ни шагов. Только шелест – будто бы листья на ветру, но внутри церкви. Из темноты алтаря вышла тень.
Высокая. Без лица. С шестью крыльями. Вокруг неё – кольцо огня, но она не горела. Она плавилась, как нечто, что не принадлежит времени.
– Ты звал, священник.
Михаил упал на колени. Глаза – мокрые. Голос – сломан.
– Я… не знаю, что делать. Они…
Существо склонилось. Там, где должно было быть лицо, – свет. Слепящий. Безжалостный.
– Та, которую ты сам выберешь. Но не сейчас.– Ты звал. Значит, принял цену. – Какую цену? – едва прошептал Михаил, чувствуя, как кровь отступает от сердца.
– узнаешь позже. Фигура шевельнулась. Шесть крыльев колыхнулись в воздухе, будто за церковными стенами поднялся ветер, хотя всё оставалось мёртвым и неподвижным.
– Я – не суд. Я – голос перед судом.
Михаил склонил голову. Земля под ним была влажной, как в подвале. Он слышал собственное дыхание – громкое, чужое.
– Для помощи. Я пошлю её. Жди. Не бойся. Даже когда будет страшно.– Что мне делать? Они… они убьют меня. – Ты уже мёртв. Но ты можешь стать дверью. – Дверью?.. Для чего? Голос исчез не в тишине – в звонком, пустом пространстве, как будто его забрали обратно в небытие. Фигура растворилась, оставив после себя запах озона, горький ладан и ощущение, будто в церкви кто-то остался – невидимый, глядящий.