Я сообразил, что такие пистолеты как мой они могли видеть разве что в музее. Если, конечно, когда-нибудь туда ходили.
– Это пистолет. И он сейчас выстрелит.
– Да ты гонишь, – второй мавр шагнул ко мне, перекрывая путь к отступлению.
Однажды я уже умирал, и новая смерть меня не страшила. Но если нож мавра сможет причинить мне вред, то Сорванец останется с Рогатым один на один. Этого я допустить не мог.
Грянуло оглушительно. Арка моста усилила звук, а пороховая вспышка и резкий запах пороха довершили дело. Грабители стремглав ринулись прочь. Хорошо, что они не ходили по музеям.
От неприятностей я избавился, вот только теперь у меня нечем было покончить с Рогатым. Разве что попробовать его убедить вернуться. Смехотворная мысль.
След Рогатого практически исчез. Но я уже не сомневался, что ведёт он к Марсову полю и нависающей над ним Башне. По мокрой от тумана набережной Вольтера, сменившейся Орсе, я добрался без приключений.
Для меня по-прежнему оставалось загадкой, отчего Рогатый решил искать Стрелка на Башне. Однако вскоре она разрешилась сама собой. На пузатой тумбе я увидел афишу, с которой лучезарно улыбался молодой актёр на фоне Эйфелевой башни. Актёра окружали его фотографии в образах разных персонажей. Вот он играет Юлия Цезаря во дворце Клеопатры, а на следующем кадре он в мундире солдата наполеоновской армии штурмует крепость. Но моё внимание привлёк рисунок, на котором лицедей нарядился Аполлоном и держал в руках золотой лук.
– Солнцеликий стрелок, – прошептал я.
Наверняка такая же афиша висела неподалёку от Собора! И мозолила глаза Рогатому последние недели.
Актёр приглашал поклонников посетить его ресторан на Эйфелевой башне, обещая едва ли не личное присутствие в зале.
– Глупец! Болван надутый!
Ругаясь, сам не понимая в чей адрес, я со всех ног помчался к уродливой конструкции. У лифтов было пусто: ни туристов, ни охранника. Огромные серые балки нависали над моей головой, среди них неживым светом горела иллюминация. Вблизи они выглядели ещё мрачнее, чем с колокольни Собора.
Никогда не думал, что мне придётся оказаться на вершине этого уродства, но выбора не было. Я вошёл в кабину лифта и отыскал нужную кнопку.
Лифт остановился на этаже с большим панорамным окном.
Отсюда весь город лежал словно на ладони: серебристая лента Сены, за ней фонтан сада Тюильрьи, Собор в неясном зареве пожара и стеклянная пирамида музея. Париж сильно изменился за те годы, что я провёл на колокольне, но он всё равно оставался городом, который я любил.