В другое время можно было поддаться соблазну и навтыкать ему от души. Но сейчас, во-первых, настроение было хорошее, во-вторых, надо отыскать эти чертовы плакаты. О каждом болване думать – многовато чести болванам.
Колька принялся шуровать в поисках, и мысли в голове текли снисходительные и спокойно-беззлобные: «Ну и что? Чувствует себя человек как дома – уже хорошо, дома-то своего нет, вот и не соображает… Что тут воровать? А телефон… ну что телефон? Может, любимой девушке звонил, договаривался о встрече» – по поводу последнего пункта вообще не Кольке кого-то судить. Сам не раз так делал, используя служебное средство связи в личных целях.
Да куда они задевали эти проклятые плакаты?
Он все шарил и шарил по всем углам, стараясь все-таки шуршать потише, чтобы не пропустить Макаровну. Порылся в одном шкафу – ничего, во втором – есть, но не то, что надо, в третьем много всего, и все ненужное. По наитию заглянул за занавески – и вот они, отыскались наконец. И кто их только туда запрятал? Вот скобари! Как получили, так и берегли для дорогих гостей, совсем новехонькие, краска чуть не мажется.
Колька развернул один плакат, второй. Полюбовался на образцово-показательных, потому и ненастоящих токарей – это которые читают инструкции, заправляют гимнастерки в брюки, не болтают и во время работы думают лишь о работе. Глянул на часы – и насторожился. А что происходит, товарищи? Почему в коридоре по-прежнему тихо? Ни шагов, ни разговоров. Даже если ползком, кассирша давно должна была добраться до рабочего места.
Отставив пока плакаты, Колька вышел в коридор, постучался в бухгалтерию, подергал дверь – не ответили.
«Совсем плоха тетка, еле ползает. Или получка богатая и сумка тяжелая. Пойти помочь?» – решив так, Колька отправился во двор.
Он вышел из дверей, и перед ним открылась такая дичайшая картина, что он моментом оглупел и сразу не смог понять, что делать. А прежде услышал вскрик и звук, как если бы свалилось что-то мягкое. Потом увидел, как по утоптанной земле ползет кассирша Татьяна Макаровна, тихо стонет и сучит необутой ногой по земле, нащупывая слетевшую опорку.
Рядом никого не было, лишь уже за воротами спокойно, ничуть не торопясь, уходил дефективный Марков.
Позднее вспоминая обо всем, Колька ужасался: как он мог так себя вести, с его-то мозгами, с его опытом? Тупо озираясь по сторонам, он зачем-то плюхнулся на землю метров за пять до лежащей женщины, пополз к ней, как под обстрелом. Она уже затихла, лежа на боку, и Кольке бросились в глаза зеленые кольца ножниц: одно продолговатое, другое круглое, оба с облупленной краской, отполированные многими пальцами. Эти ножницы валялись в учительской, постоянно лезли под руки, когда были не нужны, и бесследно терялись, когда в них была необходимость прямо сейчас.