– У вас хорошее резюме. И свое кафе имели, и за границей работали. А нам очень нужен хороший повар. Вы нам подходите. Сможете приступить пораньше? Нам вот хоть завтра. У нас повар на сохранение легла, а потом и вовсе в декрет. Надеюсь, вы не собираетесь в декрет?
– Нет, я точно нет. Да и ребенок у меня уже есть. Поэтому, как пройдем комиссию в сад, я сразу же выйду.
– Отлично, тогда я вас жду.
Ну вот, все складывается даже лучше, чем я ожидала.
По пути домой покупаю местный тортик на пробу и беру такси. Отметим с Надей мою новую жизнь.
– Оксан, ты извини, но я невольно видела, что вы говорили вчера с Деминым. Прости, я не знала, что он приедет. Скажи, тебе ведь он уже безразличен? Больше не болит? – осторожничает Надя.
– Не болит. Безразличен. Единственное, остались злость и неприязнь, – говорю вроде правду, а у самой перед глазами снова его обаятельная улыбка мерещится. Вспоминаю тот короткий промежуток времени, когда мы контактировали. Да, именно контактировали. Потому что отношениями это назвать нельзя. Мы просто переспали пару раз. Это было горячо, впечатляюще, но на этом все. После я узнала, что то помещение, которое я арендовала, продали. Вот так, без предупреждения. И кто его выкупил под свой новый бизнес? Правильно, Демин.
Естественно, я и слушать его не стала. Зачем мне его оправдания? Такие все равно думают только о себе и своей выгоде. Вот я и оборвала все контакты, закрыла кафе и уехала к родителям в деревню. Только одно дело я бросить так и не смогла.
Я тогда часто в дом малютки ездила. Помогала, чем получалось, привозила вещи, устраивала деткам развлечения. Мы вместе пекли печенье и украшали его глазурью, пекли кексы. А потом появилась она. Моя Ириска.
Ее привезли сразу из роддома. Маленькую, слабую крошку, беспомощную и одинокую. Родители отказались от нее сразу после родов. Если дети постарше уже не плакали, принимая судьбу, то она еще ничего не понимала в силу своего возраста: почему к ней никто не подходит, не гладит по головке, не кормят по требованию, почему никто не прижимает к груди и не целует в щечки. Не понимала, за что лишили ласки и любви. Она еще ничего не понимала.
Однако, когда я приближалась к кроватке, она затихала, переставала плакать и будто инстинктивно, по животному, пыталась то ли принюхаться, то ли почувствовать меня.