Уникальность труда Оффенбаха состоит в его набожности в народном смысле и религиозности – в церковном. Критики, которые еще хвалят его, не понимают суть провокации – что их вовсе не подразумевали в качестве адресатов, что эта книга не для литературной общественности, а для прославления Бога. А те, кто мог бы это заметить, уже давно не читают Оффенбаха; теперь за ним закрепилась репутация реакционера, которую он приобрел, не прилагая особых усилий.
– Из всех современных авторов, – говорю я, когда звоню поздравить с книгой, – написать такую книгу – агиографию в чистом виде! – мог только ты. Как цель литературы лежит за ее пределами, так и эта книга выходит за рамки твоего творчества и будет читаться в кругах, о которых ты сейчас даже не подозреваешь.
Для некоторых христиан ты станешь автором этой одной агиографии, так же как натуралист читает у Гете только «Учение о цвете» или психиатр у Кристины Лавант – только «Записки из сумасшедшего дома». Возможно, тебе нужно было сначала написать все остальное, чтобы наконец почтить память коптских мучеников; простому верующему, теологу или более праведному христианину не хватило бы не только умений, но и взгляда со стороны. Это и есть религиозное служение независимо от убеждений: делаешь не то, что ты хочешь, а то, что должен. Диктаторы требуют того же, да, но верующему это говорит не другой человек. «Трепещите и бойтесь!» – цитирует Оффенбах призыв, который повторяется несколько раз в ходе церемонии. Такие слова на Западе теперь называют непереводимыми. Копты же сочли бы современное понятие «сознательный христианин», который «на равных» ведет переговоры с Иисусом, признаком умственной отсталости.
– Как продвигается твой алфавит? – неожиданно спрашивает Оффенбах.
– Ах, я просто записываю происходящее, – отвечаю я. – Каждый хочет творить: ты в своих романах, я в жизни, решая, с кем, где и как быть. Мой муж оскорбился, когда я сказала, что остаюсь с ним из чувства долга. Но я лишь объяснила, чтó подразумеваю под любовью.
– Но зачем ты ему это сказала? – спрашивает Оффенбах таким тоном, как будто на другом конце линии он схватился за голову. – Такое не выдержит ни один человек, который любит.
Сам он собирается в этом году завершить свою последнюю книгу, двенадцатую по счету, скорее всего, снова для маленького правокатолического издательства, которое печатает книги по требованию. Скоро ему исполнится восемьдесят, а двенадцать – это угодное Богу число, а значит, его дело будет завершено.