Но бабки давно не было. Он называл так старую куклу в чулане, с которой говорил с тех пор, как остался один. Кукла была из тряпок, с лицом, нарисованным углём. Иногда ночью она двигалась – совсем чуть-чуть. Он сам шил ей платье, сам клал рядом на подушку. Но теперь, сидя у окна, он сказал:
– Ты должна помочь мне. Я не справлюсь в одиночку.
Кукла ничего не ответила. Но утром, когда он вышел в огород, вторая тень появилась рядом с ним. Он не смотрел на неё, но слышал, как она дышит.
– Дёрнем, бабка? – сказал он.
Она молча кивнула.
Вдвоём они тянули. Репка выла. Земля сотрясалась. И из глубины донёсся треск – не корня, а треск ломаемых костей. Кто-то внизу шевелился. Кто-то давно забытый.
Старик отпустил руки. Сердце в груди колотилось, как барабан. Он чувствовал: они разбудили не то, что спало. А то, что ждало.
В ту ночь он услышал, как в коридоре кто-то шепчет. Голоса были детскими. Но слов он не понимал. Только повторяющийся ритм: "Та-щи, та-щи, та-щи…"
Он встал и заколотил все окна. Но в зеркале у двери мелькнула третья тень – маленькая, с вытянутыми пальцами и чернильными глазами.
– Внучка… – прошептал он. – Я ведь… не звал тебя…
Но она уже стояла у порога.
На следующее утро трое тянули репку. Старик, бабка, внучка – и что-то ещё. Тень за спиной, холодная и не принадлежащая никому. Репка шевелилась. Земля под ней пульсировала. Из трещины выползла сороконожка – неестественно большая, с глазами на конце тела. Она свернулась в клубок и исчезла в яме.
Внучка потянула с особой, озлобленной силой, но из-под репки послышался только смех. Не людской. Глубокий, с мокрым послевкусием. Репка поддалась на миллиметр.
– Ещё. – сказала бабка. Но её голос был чужим.
Старик смотрел, как листья репки обвиваются вокруг забора, как корни переплетаются с корнями деревьев. Она растёт. Не вверх. Внутрь.
А в ту ночь, когда в доме погас последний огонь, за печкой появился кто-то новый. Рыжий. С ушами. С хвостом.
– Кот… – прошептал дед. – Ты ведь тоже чувствуешь, да?
Кот только моргнул. И лёг рядом с куклой в чулане. Та теперь тоже дышала.
Глава II: Зов из-под земли
В деревне, как говорили старожилы, нельзя копать слишком глубоко. Не потому, что камень. И не потому, что вода близко. А потому, что земля в Костянцево – помнит. Она тёплая даже зимой, и почти незаметно отдает запахом – не свежим, не растительным, а старым, как плесень в могильном саване.