В новой школе меня быстро сделали изгоем. Тогда я радовалась бесплатной еде и дополнительным урокам: находиться дома с дядей было невыносимо. Избегать конфликтов и издёвок оказалось сложно, но учителя иногда заступались за меня. Я хорошо училась, ведь мне было не на что отвлечься. А когда стала постарше и поняла, что выросла из своей одежды, начала подрабатывать. Сначала дядя, стоило ему понять, что я работаю, разозлился, а после стал брать мои деньги. Когда очередной работодатель меня обманул и выгнал, не выплатив зарплату, дядя избил меня до полусмерти. Это воспоминание не очень хорошо сохранилось. Просто помню, как проснулась с гипсом на руках и ногах в обшарпанной больнице. Зато я вдоволь насладилась небольшим отпуском на койке. Вкусная еда, тишина, покой и вид из окна на небольшой парк казались мне чудесными подарками судьбы.
Я как-то доучилась, поступила на бюджет в университет, находившийся подальше от дяди, и нашла парня… потом второго… третьего… Люди сменялись едва ли не каждый день, ведь мне от них нужны были лишь ночлег, понимание и, по возможности, любовь (не такая, какую проявлял ко мне дядя). Дядя… стал приезжать, стоило мне засесть где-то. Требовал деньги, выплёскивал злость и обиду за всё то плохое, что я сделала с его жизнью. А потом уезжал неизменно довольный.
В университете я училась сквозь страдания, часто засыпала на парах и выкладывалась только ради стипендии. После занятий бежала на работу, а ночью, придя домой, без сил падала на кровать и выключалась. Моим кавалерам не очень нравилась такая схема поведения. Многие выпивали, ходили в клубы, гуляли на полную и желали видеть рядом с собой такую же девушку. Некоторые хотели полного к себе поклонения и благодарности за кров. Один выплёскивал на меня свою ненависть, обращённую вообще ко всем женщинам. Мусор… Другой и вовсе оказался психом.
Периодически я каталась на могилу к родителям – это бывало тогда, когда становилось совсем худо. Их пример бодрил меня: я понимала, что всё не так плохо, ведь по крайней мере я была жива.
Последние два месяца я ощущала себя счастливее, чем когда-либо. Мне удалось снять комнату. Свою. Ужасную комнатку в хрущёвке, пахнущую старостью, плесенью и духами «Красная Москва», но ставшую родной буквально за пару дней. О ней даже дядя не знал. Это было моей маленькой победой. Мне хватало на еду, из церкви соседка иногда приносила новую одежду, а на работе маячило какое-никакое повышение. Кажется, впервые за жизнь даже отношения у меня были нетоксичными: за мной неловко ухаживал один вечно витающий в своих мыслях интроверт с кафедры философии. Хоть у него и были замашки дикого зверька, не умеющего показывать свои чувства, но с ним было интересно говорить, и он ценил моё время, личное пространство и уважал стремление к учёбе.