С этими словами он вскочил со своего дырявого ящика и, прошмыгнув мимо заснувшего за стойкой хозяина корчмы, скрылся где-то в темных недрах заведения. Богдан смотрел ему вслед с умилением, полагая, что его новый соратник отправился на поиски «священной чаши» или «живой воды» для омовения их союза.
Филя же, не найдя ни того, ни другого, но обладая природной смекалкой и знанием тайных ходов (а также слабых мест хозяина, которому он когда-то «помог» списать недостачу в виде пары бутылей «казенки»), вернулся через пару минут, держа в руках объемистую, мутно-зеленую бутыль, заткнутую кукурузным початком. Содержимое бутыли булькало и переливалось, источая такой крепкий аромат сивушных масел, что даже самые прожженные завсегдатаи корчмы уважительно притихли.
– Вот! – с гордостью произнес Филя, ставя бутыль на стол перед Богданом, отчего тот слегка качнулся. – Медовуха заморская, слеза Перунова, не иначе! (На самом деле, это был обыкновенный первач, который хозяин гнал для своих в подсобке, но для Богдана разницы не было). – Для скрепления союза нашего богатырского, дабы крепок он был, аки дуб вековой, и нерушим, как… как слово купеческое! (Филя чуть не сказал «как слово мое», но вовремя прикусил язык).
Богдан просиял. Это было именно то, чего не хватало для полной картины! Ритуальное возлияние! Он взял бутыль, которая оказалась на удивление тяжелой, и, откашлявшись, приготовился произнести тост. Кружек, разумеется, не нашлось, поэтому пить решили прямо из горла, «по-походному, по-богатырски».
– За будущие победы наши славные! – торжественно провозгласил Богдан, прикладываясь к бутыли. Он сделал хороший глоток, отчего его глаза полезли на лоб, дыхание перехватило, а из ушей, кажется, повалил легкий дымок. Вкус «слезы Перуновой» был похож на смесь керосина, жгучего перца и глубокого разочарования в жизни, но Богдан мужественно проглотил, решив, что именно таким и должен быть напиток истинных героев – терпким и незабываемым. – За поверженное зло! За спасенную отчизну! И за… за нашего верного летописца и оруженосца! – он кивнул в сторону Фили.
Филя дождался своей очереди, выхватил бутыль с ловкостью заправского карманника и приложился к ней с явным удовольствием и знанием дела. В отличие от Богдана, он не стал произносить пафосных речей, а просто крякнул от удовольствия, вытер губы рукавом своего потертого сюртука и подумал про себя: «Ну, поглядим, что за цирк тут намечается. Главное, чтобы кормили исправно. А там, если что, и сбежать недолго. Хотя… этот чудак в кастрюле, может, и не такой уж безнадежный. По крайней мере, скучно с ним точно не будет. И поесть на халяву, пока он мир спасает, вполне себе можно».