– Глянь-ка, мил человек, – заговорщицки подмигнул Филя, – какая у тебя снедь знатная! А у меня вот, гляди, какая штука имеется! – И он извлек ржавый гвоздь, придав ему вид редчайшего артефакта. – Гвоздь этот не простой, а заговоренный! От самой Бабы-Яги принес, из ее избушки на курьих ножках! Вобьешь его в порог – ни одна хворь в дом не войдет, ни одна порча не прицепится! А еще говорят, если его под подушку положить, так клады во сне указывать будет!
Мужичонка, хоть и был простоват, но не настолько, чтобы поверить в Бабу-Ягу и клады из-под подушки. Однако Филя так убедительно врал, так артистично закатывал глаза, описывая «чудесные свойства» гвоздя, и так настойчиво предлагал «махнуться не глядя» на «всего лишь кусочек сальца», что тот, в конце концов, не устоял. «Авось, и правда, от сглазу поможет, – подумал он, – а сало я еще натопчу». Так ржавый гвоздь Богдана (о котором тот, скорее всего, и не подозревал) превратился в кусок сала в кармане Фили – сделка, безусловно, выгодная, по крайней мере, для одного из ее участников.
Периодически Филя, однако, вспоминал о своем «патроне», который все еще пытался «нести свет истины» в массы, привлекая к себе все больше внимания, и не всегда дружелюбного. Заметив, что Богдан уж слишком рьяно пытается «разоблачить» здоровенного кузнеца, торгующего подковами (приняв его могучий молот за «орудие пыток инквизиции»), или что вокруг его «героя» сгущаются тучи в виде рассерженных торговцев, Филя спешил на помощь. Но не для того, чтобы поддержать его обличительный пыл, а скорее, чтобы увести от греха подальше.
– Эй, герой! Погляди-ка лучше сюда! – кричал он, пытаясь перекричать ярмарочный гвалт и богдановы проповеди. – Вон там, глянь, мужик петуха продает какого голосистого! Кричит, аж уши закладывает! Не такой ли тебе нужен для утренних знамений, а то твой Заря-Певун, кажись, охрип навеки от ночных бдений?
Или:
– О, великий вития! Да оставь ты в покое этих торговок кружевами (которых Богдан обвинял в «плетении сетей для уловления душ праведных»)! Лучше пойдем, я тут видел, медовуху разливную продают, говорят, сам князь такую пьет по праздникам! Не испить ли нам по чарочке для подкрепления духа ратного, прежде чем ты тут всех купцов в бесов запишешь?
Иногда такие уловки срабатывали, и Богдан, отвлекшись на «новое знамение» или «стратегически важную дегустацию», на время оставлял ярмарку в покое, к большому облегчению Фили и всех, кто успел попасть под горячую руку «спасителя отечества». Но чаще всего Богдан лишь отмахивался от Фили, считая его практичные предложения «мелкими мирскими соблазнами», недостойными истинного героя. И тогда Филе оставалось лишь вздыхать, отходить на безопасное расстояние и продолжать свою собственную, куда более приземленную, «ярмарочную миссию».