В целом, заключают Ашшенфельд и Трекер, во время Первой мировой войны все воюющие державы были вынуждены так или иначе усилить вмешательство государства в экономику. Такое развитие событий «вдохновило интеллектуалов, как левых, так и правых, на продолжение политизации экономической жизни в стремлении к более справедливому порядку после войны». В наиболее экстремальной (большевистской) форме это повлекло за собой «тотальное планирование», отражавшее мечту об интеграции всех социальных сил в государстве и достижении полного контроля над экономической жизнью. Таков был утопический идеал, стоявший за военным коммунизмом и «командно-административной системой», построенной в СССР при Сталине. Но существовали и другие, более умеренные взгляды на послевоенное экономическое планирование, которые «основывались на расширении сотрудничества между бизнесом и государством». Эта «смешанная экономика» была, по сути, тем, что предложил Ратенау, и «в какой-то степени нашла выражение в ленинском нэпе и ранней фазе Октябрьской революции. Фактически многие страны Запада приняли аналогичные меры планирования после Великой депрессии» (с. 15).
Э. Уиллимотт
Время, проведе́нное дома: Октябрьская революция и советское понятие времени
(Реферат)
Willimott A. Time at home: the October Revolution and Soviet temporalities // History. – 2023. – Vol. 108, N 383. – P. 528–555.
Э. Уиллимотт (Лондонский университет королевы Марии, Великобритания) в новой статье продолжает свои многолетние исследования организации быта в раннесоветский период. В данной работе автор рассматривает коммуны и историю «нового быта» в контексте изменяющегося ощущения времени, характерного для российского общества в революционную эпоху.
Немецкий историк Р. Козеллек определил концепцию линейного прогресса как определяющую черту современности. Линейные, прогрессивные представления о времени все больше превосходили предположительно циклические представления о времени и истории. Многие человеческие действия и изобретения со времен Просвещения, как отметила П. Сатия, основывались на «убеждении, что история – это обязательно история прогресса» (цит. по: с. 531). Новые представления о человеческом существовании изменили значение «революции» с «чего-то, связанного с циклом времени или закономерностями движений, на механизм изменений или разрыва, ведущий к неопределенной трансформации общества» (с. 531).