– Я бы на ручей, по воду… Ключи тут знатные! Чистая вода! Но… нога…
Лев имел ещё двух собак:
– Это Мари, колли, в доме со мной… А этот зверь – немецкая овчарка Рембо… С любым ударением, ха…, хоть на «е», хоть на «о»… Мари! – позвал он колли.
Та подошла и с умным видом слушала хозяина:
– Отнесёшь записку Кузьмичу! Пусть приедет! Это хирург… Бывший… И вообще лекарь от Бога!… Бывает у меня… Травы собирает – снадобья готовит… Одинокий… Тоже…
– Я ногу сам давайте погляжу – заявил Дэн – Зачем человека беспокоить… Разве в гости.. Так… Тут больно? А тут? Таак… И снадобья я люблю готовить… Вот пойдём может к вечеру, – и в этот миг он дёрнул ногу так, что слёзы брызнули из глаз Льва Борисовича.
– Уй!.. Ёп…! – заорал он и тут же просветлел – Прошло! Ёп..!! Ну, спасибо! Вот это да! Так я за водой… Пообедаем – и по лесу побродим… Постреляем, капканы проверим, грибы-ягоды… Травки…
– Это что, ваша? Вы что – поэт? И художник?! – Игнат, увлечённо перебиравший книги, обнаружил томик стихов с рисунками автора. Прочёл наугад строчку – «Неспособно поэту с пахарем»… Ха! А как же Маяковский: «Землю попашет, попишет стихи»…
– «Других я судьбин» – ответил скупо Лев. Тоже строчкой Маяковского… – Давнее это… Шалил по юности… Публиковался в «Юности». Вот помогли они издать… Это ведь какой год? А – 99-й … конец… века… Конец… Одну и издал… Всё! Я за водой! – чёрными тучами заволокло и голову, и плечи хозяина – потомка Великого русского поэта. И это резкое, полное горечи: «всё»! Новая боль, старый вывих… Трудно выправить…
– Ты, паря, не пытай! Не береди! Вишь – заполошный какой стал – Пахом тронул Игната за плечо – Дай-ка, книжку – ту… – «рыбачок» листал странички и приговаривал – Дааа… Не слаб Лев! Дааа… Нуу – такому не всплыть! В 2000-е…, нее – не всплыть! – резюмировал бывший филолог. – Не поможешь тут – не ногу вправить… Душу подстрелили, видать, обидели… Ну, поэт – дело обычное…
… Пообедали… На вечер из ледника мясо достали, из погреба – картошки.
– А давай-ка, Лев Борисыч, ты нас не по лесу своему, а по городу Ростову Великому поводи… Местный ведь ты? – попросил Пахом.
– С удовольствием! Местный… Мама в музее здешнем работала… И я… Я ведь историк… И краевед… Что ж, прокатимся!
Ехали не спеша, наблюдая, вглядываясь более, чем вслушиваясь… И вслушивались в себя тоже… Нам, говорящим, пишущим хочется чтоб слово наше впечаталось прям-таки в ум и сердце, чтоб достигнуть в любой лекции «беседы по душам»… Но… «нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся,…»