– Я проанализировал записи из подвала, сверил их с имеющейся у нас информацией и пришёл к выводу, что есть серьёзные пробелы, касающиеся этого региона.
– Ближний Восток? – переспросил он, будто сомневаясь, что это сказано всерьёз. – Не припоминаю, чтобы наши предприятия там доставляли мне больше хлопот, чем обычно в этом традиционно конфликтном регионе.
– А что вы считаете «обычными проблемами»?
– Угрозы, попытки вымогательства, кое-где теракты. Ничего такого, чего не могло бы произойти в Колумбии, Руанде, на Филиппинах или в любой другой стране, где у нас есть интересы.
– Только это?
– Насколько мне известно, да. Как мы уже говорили, у нас никогда не было связей с оружием или наркотиками, и, насколько я помню, всё, что мы делали в том регионе, было легально, безупречно и прозрачно.
– Тем не менее, – ответил собеседник, – ваш «Отдел новых инициатив» тратит на этот регион очень много времени и денег.
– И почему?
– Скажу, когда узнаю.
– Ни чего себе! – не удержался от восклицания хозяин дома. – Начинаю думать, что зря дал Матиасу Баррьеру столько автономии, не удосужившись требовать объяснений. Ближний Восток… – пробормотал он, будто сам себе. – Теперь, когда думаю об этом, двое убитых инженеров работали над проектами именно в том регионе.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно! Хорошо. Воспользуйтесь одним из наших самолётов и отправляйтесь туда, но прошу, держите меня в курсе.
Когда Гаэтано Дердерян вышел из кабинета финансиста, он, как обычно, последовал за быстрым шагом безупречного дворецкого, но был настолько погружён в свои мысли и только что закончившийся разговор, что не заметил, как они сменили маршрут, пока вдруг не оказался в изящной гостиной лицом к самому чудесному созданию, которое когда-либо видел.
Даже её слава, распространившаяся по всему миру, не могла передать той красоты, которая была у Наймы Фонсекы. При ближайшем рассмотрении сразу становилось ясно, что она излучает нечто особенное, что ни одна камера в мире не способна запечатлеть.
Она была высокой, смуглой, с огромными светло-медовыми глазами, которые, казалось, меняли цвет каждое мгновение, с длинными ногами, тонкой талией и грудью, гордо направленной вверх – очевидно, без бюстгальтера. Но важнее идеальной фигуры и лица была чувственность, исходящая от каждого её жеста. Можно было с уверенностью сказать, что жена Ромена Лакруа являла собой самую суть женской неотразимости.