В её голове стучали слова Джека, звучавшие как приговор, как тупой молоток:
«Его шантажировали детьми. Он был вынужден согласиться на роль твоего возлюбленного. У него есть жена и дети.»
Каждое слово падало тяжёлым грузом, неся с собой боль и отвращение. Она снова и снова прокручивала в памяти их первую ночь – вернее, ночи, полные страсти, близости, обещаний… И то, как потом, так красиво, так нежно, так по-особенному он сделал ей предложение в ресторане. Так романтично, под музыку.
Теперь всё это казалось сценарием чужого фильма, игрой, маской.
Она лежала на боку, прижав колени к груди, уткнувшись лицом в подушку, и выла. Не плакала, не рыдала, а именно выла. Сдавленно и глухо, словно зверь, загнанный в угол.
Джек и Гранде сидели на улице, рядом с домом. Джек молча курил сигару, выпуская кольца дыма, глядя в темноту, слушая её стоны сквозь тонкие деревянные стены. Потом он сказал негромко, почти устало:
– Время её вылечит.
Последующие дни Мария почти не вставала. Она лежала, глядя в потолок. Почти не ела, не говорила, не двигалась.
Гранде, стараясь отвлечь её, садилась у изножья кровати, складывала ноги крест-накрест, рассказывала истории – из детства, про себя, про брата, про прошлое.
– Когда папа умер, Джек стал мне как отец…, – рассказывала она, чуть улыбаясь своим воспоминаниям. – Он всегда защищал меня. Помню, меня как-то побил соседский мальчишка… Я пришла домой с синяком под глазом. А Джек увидел. Боже, он схватил меня за руку и тут же побежал к его дому, выволок его наружу, поставил на колени передо мной и заставил просить прощения… А я… я опустилась на колени вместе с ним. Мне было так жалко…
Мария медленно повернула голову, посмотрела на неё. Потом протянула руку и провела пальцами по её волосам.
Гранде вздрогнула от неожиданности, прикрыла глаза и улыбнулась, словно этот простой жест стал для неё светлым благословением.
– Мария, поверь, мой брат очень хороший и добрый. Он не стал бы причинять ни тебе, ни кому-либо ещё боли. Если он что-то делает – то только чтобы уберечь.
– Я поняла это, милая.
Ещё через два дня Мария заставила себя встать и заняться делами. Комната встретила её влажной духотой; за тонкими стенами мерно гудел океан, набегая волнами на песок. Ей нужно было принять реальность и попытаться больше не плакать, понимая: слёзы и истерики ничего не изменят – ни ситуацию, ни прошлое.