Тобиас схватил его за руку:
– Слушай, надо на самом деле отсюда сматываться; пусть лучше Ньютон будет считать меня трусом, чем я украду отсюда хоть что-то.
– Мы ничего не будем красть, – ответил ему Мэтт, продолжая идти дальше, – ты ведь знаешь меня, я не такой.
– Тогда куда ты пошел? – в отчаянии спросил Тобиас. Однако Мэтт, двигавшийся на таинственный шепот, ничего не ответил.
Молчание друга поразило Тобиаса больше, чем атмосфера, царившая в лавочке. Он замолчал, раздираемый одновременно страхом, который подталкивал его к бегству, и восторгом от множества шариков, слабо сверкавших через стекло какой-то банки. Сколько их там? Может быть, тысяча или две, не угадаешь, некоторые переливаются фиолетовым и оранжевым цветом, другие черным и желтым, напоминая глаза монстра.
Вдруг Тобиас сообразил, что друг уже довольно далеко от него, и, не желая оставаться в одиночестве, направился следом.
Тут ему показалось, что шарики наблюдают за ним. Тобиас вскрикнул и приблизился к полке. Ничего. Шарики лежали неподвижно. Значит, показалось. Просто оптический обман, реакция мозга на испуг. Ничего не происходит. Все в порядке, это место – плод бредовых фантазий. Все хорошо.
Тобиас поспешил за Мэттом, свернувшим за стеллаж со старинными книгами.
Мэтт двигался вперед по неровному полу, шепот впереди становился все более явным. Голос произносил слова с хорошо сдерживаемыми интонациями – он был похож на голос диктора, читающего новости по телику.
Двигаясь вглубь магазина, Мэтт размышлял о том, что оказался здесь неслучайно. В другое время он бы ни за что не принял вызов Ньютона: сделал бы вид, что не понял намека приятеля или не расслышал его слов. Мэтт умел избегать подобных глупостей – у него было чутье на то, что следует делать и чего делать не стоит. И в этот раз он твердо знал, что происходящего желательно было избежать. Почему? На протяжении дней и недель он чувствовал: скоро что-то произойдет. С тех пор, как отец сообщил ему, что собирается переехать в другой квартал и первое время они будут видеться нечасто. Пока «все не образуется» Мэтт мог бы жить с ним, если только мама не будет против. Последняя фраза Мэтту понравилась меньше всего. На следующий же день мать завела с ним похожий разговор: они будут жить вместе, если только не воспротивится папа. Вообще его родители были абсолютные противоположности: мама была больше «из деревни», а отец же был стопроцентным горожанином, она – жаворонком, он – совой, ну и так далее. То, что они прежде называли взаимодополняемостью, внезапно стало причиной их разрыва – они превратились в «день» и «ночь». Конечно, у них был Мэтт, их «общее солнышко». В свои четырнадцать мальчик сразу же понял, к чему все идет: началась война за его любовь и доверие. Несколько его друзей прошли через подобное испытание. Через этот кошмар.