Гордеев: (сквозь зубы)
– Не копай.
Кира:
– Если это важно для дела, я должна знать.
Тишина. Дворники смахивают с ветрового стекла липкий снег. Где-то вдалеке воет сирена.
Гордеев: (внезапно)
– Три года назад. Дело «Ночного звонаря». Тот маньяк оставлял жертвам в горле колокольчики.
(Кира замирает. Она слышала об этом деле – пять трупов, все женщины, последней была…)
Кира: (тихо)
– Твоя жена.
Гордеев не подтверждает. Не отрицает. Просто сжимает руль так, что кожа перчаток трещит.
Гордеев:
– В день, когда её нашли, мама испекла яблочный пирог.
Как в детстве.
Я даже кусочек откусил, чтобы она не волновалась.
(Короткий, безрадостный смешок.)
Потом два дня рвал желчью.
Кира смотрит на его руки – те самые перчатки, даже летом. Никто не видел его пальцев с тех пор, как «Звонарь» перед смертью успел прошептать: «Ты же трогал её мёртвыми руками…»
Кира: (решительно)
– Этот… «Художник» – он знает. Использует твоё прошлое против тебя.
Гордеев резко даёт газ. Машина рвётся вперёд, будто убегая от разговора.
Гордеев:
– Вот потому я и сказал: не копай.
(На заднем сиденье, забытый ими обоими, конверт с розой тихо шелестит под сквозняком. Будто смеётся.)
9:00 утра. Первый намёк.
Когда Гордеев вернулся в кабинет, на столе лежал конверт.