На обратном пути Коля благодарно слушал отца, удивляясь разрешимости его безнадежного положения. Оказывается, когда нападающих трое и больше, бить всех – заведомый проигрыш. Надо целиться в одного, самого наглого, самого сильного среди задир, и долбить, долбить только его, терпя удары остальных. Всем не дашь отпор. Трое все равно осилят одного. Пусть осилят, но и ты прибьешь кого-то.
Во дворе мама и тетя Зауреш обсуждали случившееся. Когда-то они вместе учительствовали. После рождения младшего мама вовремя поняла, что надо воспитывать своих, а не чужих детей. Бывшие коллеги часто встречались. Тетя Зауреш недавно перевелась на работу в Колину школу, поближе к дому и всерьез подумывала уйти по примеру подруги на рынок, тем более, что ее мужа с первого января уволили с завода.
Женщины все решили. Завтра организуют классное собрание и устроят разнос обормотам, сообщат родителям.
– Ай да хваленая Марья Ивановна! Профукала экспериментальный класс, – качала головой тетя Зауреш о первой Колиной учительнице.
– У Марии Ивановны высокая квалификация, – возразила мама. – Но у нее выросла дочь. Было не до класса. Надо устраивать.
А подруга уже рассказывала об избиении Когаем из седьмого «в» десятиклассницы:
– Маленький, а ногами, по-зверски, – прямо по лицу. Мне стало страшно. Стою – ни бе, ни ме, ни кукареку. Вступлюсь, а вдруг меня пинать начнет, – она откровенно радовалась, что пристроила своего отпрыска в казахскую гимназию, наивно полагая, что там дети лучше, и подобные издевки сыну не грозят.
Разговор потек дальше в обычном для женщин русле.
Пока мама провожала тетю Зауреш, отец подозвал Колю.
– Завтра, о чем бы ни болтали на собрании, знай: тебя будут ждать. Смотри, не жалей. Тебя же калечат, и ты калечь. С пяти лет баловался топориком, колол дрова. Хватка у тебя железная. Вцепишься – не оторвут.
– А ножичком можно, – показал самоделку.
– Нет. Холодное оружие.
На памяти мальчика папа никогда не перечил маме, во всем соглашался, однако поступал зачастую по-своему. Вот и сейчас он втихаря предупредил об опасности, не задевая ее самолюбия. Коля последовал его примеру. Схитрил, будто согласился. Но на следующий день взял ножичек с собой. Приятная тяжесть в кармане вселяла уверенность.
На собрании сгорал со стыда – его беспомощного защищают взрослые. Впрочем, Людмила Васильевна воспользовалась моментом и больше ругала Карамяна, который к пострадавшему и не лез. Лукавский – ее любимчик. Да и у Прилипко папаша из «новых русских», чем вызывал у классного руководителя почтительное благоговение. За парту к Коле пересадили спокойную девочку.