Комната в коммуне была, как из передачи «Джентльмен Шоу». Отличалась она только жителями, наполнявшими её. В одной комнате жила старая бабка с явными признаками маразма, во второй – семья наркоманов. Во главе – с дядей Толиком. Временами общая кухня и коридор превращались в музей восковых фигур. Обколовшись опием, словно экспонаты , они часами застывали на одном месте – приходилось постоянно их обходить. Не дай бог дяде Толику было застать приход в туалете. На этот случай у всех были вёдра, в которые можно было справить нужду. В туалет невозможно было попасть часами. Забывать еду на кухне было равносильно тому, чтобы её просто выкинуть. Говядина из борща исчезала вмиг, оставляя после себя только запах. На вопросы, куда из кастрюли делось мясо, ответ был всегда один: тараканы съели. Причём это говорилось на полном серьёзе. Складывалось ощущение, что они следят, когда мама покинет кухню, чтобы растерзать кастрюлю. Если ей нужно было в туалет, а на плите в этот момент готовилось что-то мясное, будоража голодные желудки соседей, она звала меня, чтобы я дежурил в её отсутствие над казаном. Пальцев одной руки не хватит, чтобы пересчитать количество вскрытий нашей комнаты с целью наживы.
В третьей комнате жила семья пьяниц. Испражняясь под себя, из их жилища доносилась жуткая вонь. Весь этот спектакль уродов дополняли огромные тараканы и мыши. Их не брала ни одна отрава. Они её съедали быстрее, чем крошки хлеба. Складывалось впечатление, что они попали в зависимость от неё и зверели, прыгая по стенам, словно обезьяны, в её отсутствие. Одним словом, они были не убиваемые и их невозможно было вывести.
Это был ад при жизни. Всё нужно было закрывать на замки, скрашивая тем самым досуг соседей. Непреодолимое желание и азарт их вскрыть знатно коротали их бесполезные будни.
Мама всю жизнь пыталась собрать деньги на квартиру, но постоянно появлялись непредвиденные расходы. Тяжело ей было в одиночку это всё тянуть. Много денег тратилось на моё лечение. В детстве я постоянно болел. До конца жизни так и не удалось выбраться с этой коммуны. Одно единственное, что со временем эти соседи умерли, и заехали нормальные, с которыми было более-менее сносно жить. Но это произойдёт спустя 20 лет. До этого момента это был сущий ад.
В силу обстоятельств маминой работы она определила меня в специальный круглосуточный садик для работников железнодорожного транспорта. На время её отъезда она оставляла меня в нём на неделю. Таким образом, я семь дней был с ней, а семь – в садике. Я жутко ненавидел это время. Как только она уезжала, я тут же погружался в глубокую печаль и считал секунды до её возвращения из поездки. Я был очень спокойным и добрым ребёнком. Воспитатели не могли мною нарадоваться. Но вскоре жизнь изменит это навсегда, внеся свои коррективы в мой характер и образ мышления.