– Да чего вы от меня хотите-то? – вконец растерялся мальчишка. Его смущали напор незнакомки и те непонятные термины, которыми она разбрасывалась направо и налево. Как она там сказала?.. «Гранжетэ»?..
– Как чего? Чтобы вы записались ко мне в балетный кружок, конечно же.
– Балетный?.. – он обидно захохотал, на мгновение вообразив себя в танцевальном классе среди девчонок в белоснежных пачках.
– Разве я сказала что-то забавное?
– Простите… – Пашка поспешно свернул улыбку. – Так получается, что вы балерина?
– Бывшая балерина, мой юный друг. Я давным-давно вышла на пенсию и сейчас занимаюсь исключительно преподавательской деятельностью. Но… некогда я была солисткой Михайловского театра, если вам это хоть о чём-нибудь говорит.
Пашке ни о чём не говорило.
– Может быть, вы дадите мне телефон кого-нибудь из ваших родителей? Я хотела бы серьёзно поговорить с ними о вас, о ваших возможностях и перспективах.
Пашка насупился.
– Родителей нет. Я в детдоме живу.
На миг Ксения Андреевна растерялась, но быстро справилась с собой.
– Ладно, чего без толку языком молоть… Давайте-ка я тогда запишу номер своего телефона и адрес. Занятия проходят трижды в неделю во Дворце культуры котлостроителей. Придёте, сами всё посмотрите, чем чёрт не шутит – может, и заинтересуетесь, – Ксения Андреевна достала из сумки записную книжку и карандаш, вырвала страничку и, приложив её к стене гаража, быстро нацарапала там все координаты.
– Пашка, а прикинь, понравится тебе – и правда станешь балериной! – трясясь от смеха, подала голос Мила, до сей поры хранившая молчание.
– Ничего смешного здесь нет, дорогуша, – Хрусталёва осуждающе покачала головой. – Во-первых, мужчины в балете называются «танцовщиками». А во-вторых… У него дар, у меня на это глаз намётан. С его данными будет просто преступлением зарывать свой талант в землю. Я не шучу, – повернувшись к Пашке, горячо докончила она, – опыт позволяет мне смело пророчить вам не просто большое – а великое будущее, Павел Калинин!
В глубине души ему это даже польстило, хотя, конечно, идея записаться в балет по-прежнему казалась совершенно нелепой. Впрочем, издёвки Милы всё равно почему-то были неприятны.
– Ну и чего ты ржёшь как кобыла? – недовольно спросил он подругу уже после того, как пожилая балерина, с достоинством попрощавшись, удалилась. Мила даже опешила от такого наезда.