«Какая еще няшка?» – фыркнула внутренняя Диди, закатывая глаза.
«Ты так не думаешь, а я да».
«Я не про суть, а про мерзкое словечко».
Я заставила себя встать, гадая по ходу дела, с чего это мне приходится слушать их перепалку, хотя их здесь нет, и заметила свое отражение в зеркальной вывеске за спиной.
«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ДЖЕСС В НЕВАДЕ! КТО ЗДЕСЬ, ТОТ ДОМА».
Написано это было на зеркальном стекле белой и золотой краской, местами отшелушившейся. Шрифт был какой-то типа «старперский западный», а вот мой папа, владелец рекламной фирмы «Концепты Миллигана» наверняка бы сразу выдал его настоящее название.
Вывеска, люстра да и размеры помещения наводили на мысль о былой славе. Они как бы пытались сказать, что когда-то Джесс в Неваде был местом, куда хотелось приехать, процветающим городом, где, чтобы вместить всех приезжающих и отъезжающих, построили такой вот здоровый железнодорожный вокзал. Теперь город – хотя я видела его лишь мельком, пока мы тащились по нему, коптя двигателем, – выглядел совсем иначе. Люстра и завитушки на зеркале плохо вязались с торговым автоматом, мигавшим неоновыми лампочками. Как мебель из «ИКЕА» в викторианском особняке.
Я немного потаращилась на свое отражение, оценивая, кого там вижу: Дарси Миллиган, восемнадцать лет и три месяца. Я слегка загорела, несмотря на то что исправно – как мне казалось – пользовалась кремом от загара. Тем не менее щеки порозовели (а это совсем лишнее, я и так краснею при первой возможности), а на носу и скулах появилась свежая россыпь веснушек. Волосы у меня были русые, волнистые – не кудрявые и не прямые, а где-то посередине – и иногда пушились. Темно-карие глаза, как у папы, – именно их посторонние обычно и замечали, потому что они совсем не вязались с цветом волос и кожи.
И пусть мне очень хотелось походить на папу и я даже сравнивала наши фотографии в поисках сходства, зеркало говорило правду. Выпирающий нос, густые брови, глубокие глазницы. Один в один моя мать Джиллиан – я никогда не звала ее мамой. Это было совершенно нечестно, ну зачем она вот так вот угнездилась на моем лице, при том что задержаться во всех прочих местах не потрудилась.
Впрочем, думать про Джиллиан мне сейчас совсем не хотелось. Я в последний раз оглядела себя, смахнула с щеки грязь, решила, что могло быть гораздо хуже, я ведь две ночи спала в палатке. Разгладила блузку, хоть и понимала, что эти складки уже никуда не денешь. Одета я была примерно так же, как и на протяжении всего фестиваля, – в джинсовые шорты и топ. Этот был белый, свободный, с вышивкой сверху. В сумке лежала папина винтажная толстовка с логотипом «Ястребов» на случай, если замерзну: думала, что пригодится по дороге домой, а пригодится, видимо, для ночевки на вокзале. Она осталась с папиных студенческих времен, а мне он ее подарил на Рождество, когда я была в восьмом классе, и я ею очень дорожила.