, пытающийся удержать на плечах гитару; Адам в клетчатой рубашке, держащий пластиковый стакан лимонада. На заднем плане – женская фигура в длинном летнем платье; лицо отчасти скрыто ракурсом и светом, так что видны лишь пряди тёмных волос и тонкий обрис профильной улыбки. Под фото – аккуратная подпись выцветшими чернилами: «20 августа 2000». Ни один из них не любил говорить об этой фотографии. Теперь же эта дата билась в висках, тревожа всех, кто оказался в объективе. Джозефу иногда казалось, что если поднести снимок к свету, то в полуобрезанном лице той девушки проявится что-то ещё – укор, предупреждение, вопрос, который они так и не решились задать. Именно этот смутный силуэт из прошлого, стоящий чуть поодаль, делал фотографию опасной: одно движение, один неверный взгляд – и она могла рассказать больше, чем любой из них осмелился бы. София не любила праздновать день рождения. Уже много лет подряд она старалась, чтобы этот день проходил тихо – без гостей, без хлопот, почти без воспоминаний. Лишь по настоянию Джозефа, который всегда уговаривал:
«Прошлое не должно держать нас в заложниках», она согласилась устроить этот небольшой вечер. Он уверял, что двадцать лет – слишком длинный срок, чтобы всё ещё бояться теней. София кивала, улыбалась, но внутри всё равно щемило. Её день рождения давно перестал быть просто датой. После того августа она больше никогда не встречала его прежней – лёгкой, беспечной. И, пожалуй, не станет. Сегодняшний вечер – первый за долгое время, когда она решилась снова пригласить всех в дом. Позже, когда София позвала всех на скорый тост, Джозеф заставил себя включиться в общее веселье. Он раздал по бутылке пива Дэвиду и Адаму, а Эмма раскладывала по тарелкам домашний чизкейк с малиной. Оливия резкая и наблюдательная – улыбалась тонко, а глазами ловила каждый жест Джозефа, держалась чуть поодаль. – Спасибо, что пришли. Муж настоял на празднике – круглая дата, как-никак, – слабо улыбнулась София, поправляя бокал на столе. – Пообещал, что если выдержу весь этот вечер, то он устроит нам неделю полного покоя. Ну, посмотрим… Эмма хмыкнула, склонив голову набок:
– Какой покой, София? Ты даже с ребёнком на сеанс идёшь, если «никто больше не может помочь». – Работа с детьми – это как с бомбами. Не знаешь, когда рванёт, – усмехнулась София, но взгляд у неё был вымотанный.