А через мгновение показали Красную площадь, заполненную народом. В полном безмолвии люди смотрели на гигантские экраны. Изображение плавно сместилось. Тем, кто следил за казнью в прямом эфире, позволили увидеть то, что находится в центре площади: три эшафота.
На одном стоял здоровенный котел с кипящей жидкостью. На другом был закреплен бревенчатый крест. А на последнем лежал кол: жирно поблескивающий маслом и с закругленным концом.
Стук собственного сердца отдавался в ушах. Император приготовил заговорщикам не быструю, но мучительно долгую, лютую смерть: одного сварят живьём, второму методично переломают кости и позвоночник, а третьего посадят на кол.
Нет. Это уже выше моих сил.
Прижав руки к лицу, я уткнулась в колени. Сердце стучало, как сумасшедшее. Внезапно услышала не просьбу, но мольбу:
– Государь, живота! Каюсь, жажда власти одолела. Димитрий, пощадите! Вы законный наследник престола, оклеветать вас хотели пред народом. Молю, государь! Пощадите!
Это же Шувалов.
Послышался неодобрительный гул толпы, полные презрения выкрики, какой-то непонятный шум.
– Пощади, владыка! – взмолился кто-то голосом, очень похожим на Юсупова.
– Убей сам за учинённое предательство! Приму смерть от рук твоих с благодарностью. Виновен, государь, пред тобой. И пред народом виноват, – громко покаялся Волконский.
– Ещё главы родов называется, – крикнул кто-то с насмешкой. – Позорище!