– А я говорила… говорила… Помните?.. Помните?.. – кудахтала напомаженными губами Елизавета Никитична. Кирпичного цвета помада прибавляла ей лет 10, но Елизавета кокетливо носила модные губы по всем многозначительным событиям. А какие в деревне события? Похороны да поминки. – Я тогда сразу сказала: следующим пойдёт.
– Да, – вздохнула Матрёна. – Нюрка ревнивая была. Видать, и на том свете без Матвея обойтись не может.
– Вот я и говорю. Кто бы мог подумать, что сердце мужика не выдержит. Сердце забрала, чтоб неповадно ему было до других баб, – несла околесицу баба Лиза, но все уважительно кивали головами, признавая в ней знатока в подобных вопросах.
– Сердце – такая штука… – Матрёна подпёрла кулаком щёку. – Вот и меня беспокоить начало. То как затрепыхает, то замрёт, то кольнёт, будто его иглой пронзило, и сразу слабость такая, хочется упасть и никогда уже не вставать.
– Как я тебя понимаю, вот я давеча…
Началась обычная стариковская тема – «у кого что болит».
Когда каждый во всех подробностях поведал землякам про свои болячки, снова вернулись к деду Матвею.
– Хороший мужик был Матвей, и как же мы теперь без него жить-то будем? – завздыхала баба Лиза. – Вдруг чевось сломается, кто починит?
– Это да… да… – закивали чёрными платками бабки.
– Хорошо успел Матвей мне штакетник подправить. – Матрёна потёрла глаз, имитируя «скупую слезу». – А душа какая? Ведь ни копейки не брал за работу свою. Попросил только квасу.
– Квас у тебя, Матрёна, действительно хороший, – неожиданно вставил плюгавенький мужичок, которого все звали Витьком, и тут же получил в бочину острый тычок супружницы.
– Что ты только туда добавляешь? Может, раскроешь секрет? – загалдели соседки.
– Да ничего такого, – отбивалась Матрёна. – Обычный хрен.
– Вот никогда не поверю, что Матвей на один хрен повёлся, – захихикала опьяневшая от самогона баба Зоя.
– Вот дура ты, Зоя, как есть дура, – развеселилась Матрёна. – Ну, сахарку для сладости ещё сыпанула.
– Так бы сразу и сказала. То-то Матвей, как Нюрку схоронил, к тебе стал захаживать. Штакетник, говоришь, у тебя покосился? – заржала Лизавета Никаноровна, отчего на её жёлтых зубах появился кирпичный отпечаток.
– Ой, дуры, ой, дуры, – заколыхалась от смеха Матрёна. Веселье за столом росло с каждой опрокинутой рюмкой. – И не ходил он ко мне, чего наговариваете-то.