Находились среди чужеземцев человеки, внимающие словам и деяниям скитальцев, и следовали за ними, восхваляя и разнося о них добрые вести. Скитания давали о себе знать. Медленными и нетвердыми были уже шаги Урии и Рухими, более длительными становились обряды.
Повели они в местах труднодоступных оседлую жизнь. Бодры еще оставались ученики жреца. Подошел час, и все чаще всматривался в звездное небо Урия. Наконец собрал он учеников и примкнувших к ним, повел беседу, раскрывая тайны бытия с повелением нести их в земли, раскинувшиеся в местах холодных под полуночной звездой. Произнес он пророчество: наступит час выживания человеков на Земле, страх в людях будет гасить свет, а темра – окутывать его. Проявятся люди в тех холодных землях, выпадут на их долю тяжелые испытания. Пройдут они через горнило огня и холода, закалится их дух, очистится их душа от скверны; узрят они свет, оступится от них темра, протянут они руки другим людям и станут братьями. Придет от них спасение всего живущего, тогда возрадуется Единый.
Стали ученики с благословения Урии и Рухими покидать своих братьев и уходить в поисках тех земель, неся в себе пророчества и тайну зарождения бытия на этой Земле.
Длился этот сказ Никанора три утра; на четвертое пришли вестники. Возрадовались скитальцы. Еще два утра слушали они их вести, а на следующее остался у сакли один Никанор.
Высоко в небе парил горный орел, высматривая свою добычу.
В семью начал безжалостно входить голод. Тихон стал замечать его по животам, которые начали округляться у младших детей, Зины и Ильи; старшие, Дарья и Антон, уже были на заработках у местных жителей и имели прибавку к домашней еде. Марья ходила в школу, и ее подкармливала, чем могла, жена Антонина. Вспомнились голодные люди, которые проходили мимо деревни обозом с Поволжья прошлой осенью: шли покорные; одни, готовые на все, с мольбой и отчаянием просили хлебца, другие просто топали куда глаза глядят. Нельзя было им чего-нибудь не дать. Хотя дома все уже было посчитано, пересчитано и передумано, как пережить зиму, но все равно выносили и давали. Давали, опустив глаза. Зимой семью спасли корова да картошка, сохранившаяся на нескольких коротеньких рядках, которые были посажены почти в начале лета, до начала дождей. На малом участке возле леса выстоял ячмень. Как рад был Тихон тому десятку намолоченных коробок зерна! Казалось, ничего нет дороже, чем эта небольшая горка зерен. Их употребление надо было растянуть на всю зиму, пусть даже на запах для прикорма живности, а еще оставить на посев весной. Прятал ведро зерен и от себя, и от семьи, как ни казалось невозможным. Пошел просить мешок ржи к кулаку по кличке Прилепа, тот дал в долг почерневшую, начавшую уж прорастать непровеянную рожь. Ее высушили, и это был ценный продукт. За эту рожь надо было отработать весной на посевной со своими лошадьми четыре дня. Тихон просил три, объясняя, что надо и себе вспахать и что-то сеять, но получил краткий ответ: другие отрабатывают пять, тебе как инвалиду даю за четыре, – и замолчал. После просушки повез тот мешок на мельницу – и там нужно было оставить меру муки или отработать на мельнице день. Согласился отработать – мера муки была бесценна.