Визави. Повести и рассказы - страница 40
Тем же вечером он пошёл к Карасикам. Ему хотелось увидеть Зину, и спросить ее, собственно, откуда вся эта история, каким образом Зина смогла его вытащить? Что это за связи у нее, причем тут Борис? Яша забыл побриться, точнее, это просто не пришло ему в голову, и он шел, сопровождаемый удивленными взглядами. Хиппи волосатый, – сказали бабки у подъезда. – В тюрьму таких мало сажать! Яша вдавил кнопочку звонка. Долго не открывали. Наконец, дверь приоткрылась, на ширину цепочки.
– Что вам тут надо? – несостоявшаяся теща холодно смотрела на Яшу.
– Валерия Викторовна, – Яша протянул руку к двери, – вы меня что, не узнаете? Это же я, Яша?
– Узнаю, – бывшая тёща отпрянула вглубь коридора, – Валера! Иди сюда, Зинин бывший тут ломится в дверь! Валера?! Зови сюда милицию!
– Валерия Викторовна, – Яша замахал руками, – не надо, не надо милиции, я уйду! Я хотел просто… Зину увидеть. Ну, мне два слова бы? Зина дома?
– К счастью! Нет! Нет её! – отчеканила Зинина мама, – Ты! Нам! Теперь! Никто! И я рада! – она дохнула на Яшу чесноком и духами «Poison», – что наша! Дочь! Не связала жизнь! С таким гопником! ВАЛЕРА!
Дверь резко подалась вперед, цепочка вылетела, на лестничную клетку вышел Зинин отец Валерий Викторович и, не примериваясь, отвесил хук в Яшину челюсть.
– Еще? – спросил Валерий Викторович.
Больше Яша не хотел и скатился по лестнице, абсолютно деморализованный. Минут десять он постоял на площадке у почтовых ящиков, потом отважно вышел из подъезда и пошел на остановку троллейбуса. Заплаканная Зинка, глядя в щель меж тюлевых турецких штор, шмыгала носом и тихо подвывала.
На хук Яша не обиделся – это было правильно, по-мужски. Если бы Валерий Викторович начал выговаривать Яше, давить на совесть, нудеть, то можно было и ответить дерзко, даже схамить, защищаясь. А так – быстро, коротко и убедительно. Фингал будет, – подумал Яша и даже попрыгал у зеркальной витрины, пытаясь поймать свое отражение. В витрине отражался всклокоченный бородатый тип в очках. Оправа была тяжелой, старила Яшу – но другой не было. Яша потолкался около винно-водочного отдела, не в надежде стать третьим, а в надежде найти собеседника, но он вид имел столь подозрительный, что даже алкаши со стажем не подходили к нему с вопросом – третьим будешь? В пивбаре было проще. Опуская мокрые двадцатикопеечные монетки в прорезь автомата, Яша прислушивался к ровному гуду – народ обсуждал новости, стучал рыбешками о края столешниц, сдвигал кружки, чокаясь, где-то явственно булькала водка, превращая обычное пиво в крепленое, где-то уже назревала драка, кто-то порывался петь… Яша встал у окна, первые две кружки выпил залпом, наблюдая за реакцией организма – организм обрадовался. Пиво – напиток опасный, оно тяжелит веки и желудок, хотя и рождает благодушие от сытости. После шестой Яше захотелось выйти на воздух, обнять кого-нибудь, рассказать о том, как страшно быть психом, пусть и мнимым, и как хорошо – откосить от армии, и как плохо, когда твоя невеста, пусть и бывшая, не хочет тебя видеть, а её папаша бьет тебе морду, и как хорошо, что есть на свете самая красивая женщина по имени Магда, и как плохо, что она, похоже, ему изменяет. Яша и не заметил, как она все это поведал тоскующему человеку с ореховыми глазами. Человек был трезв, ждал автобуса и совсем не хотел разговаривать с подвыпившим парнем, к тому же еще и с наплывающим на глаз синяком. Яша всё хватал человека за пуговку пиджака, и все бубнил, – старик, ты пойми? Пойми! Человек успел вскочить в автобус, а Яша, удивленно разглядывавший пуговицу, оказался лежащим на заплеванном асфальте. Дальше день покатился так, как и должен – если герой этого дня проживает его, как в первый и в последний раз. Яша догнал сухим вином в бутербродной, и отправился на поиски Магды. Почему его опять понесло на Молодёжную, он и сам не знал. В метро он несколько раз проехался на эскалаторе, побродил по переходу, соединяющему Киевскую радиальную с кольцевой, потом все же решил ехать, зачем-то вышел на Багратионовской, приставал к пассажирам, заинтересовал милиционера, но успел скрыться за дверями отъезжающего поезда. От страха он протрезвел совершенно, и уже на Молодежной вел себя тихо, курил на лавочке около Магдиного подъезда, и даже зачем-то вскрыл ее почтовый ящик ключом от своего, черемушкинского. В ящике оказалось его собственное, Яшино, письмо, телеграмма с обесцветившимися строчками и сухой кленовый лист. Убедившись, что Магды здесь нет, Яша поехал на Павелецкую, где ему пришлось идти навстречу москвичам, честно оттрубившим свои часы по разным конторам и НИИ. На него опять косились, кто-то подсмеивался, кто-то показывал пальцем. Яше становилось страшно, он все время боялся окрика, – ату его! Он псих! – поэтому он свернул в переулок и дальше уже петлял по знакомым с детства местам, заглядывал в окна первых этажей, поражаясь тому, что за эти годы ничего не изменилось – те же оранжевые да красные абажуры, тот же чад на коммунальных кухнях, крики детворы, бубнеж телевизора, голоса, голоса…